– Ты говоришь о себе? – пролепетала я.
– Конечно.
– Спасибо, только… что ты можешь сделать? Дать денег взаймы? Я не смогу их вернуть. Зарплата у меня почти смешная, я никогда…
– Забудь об этом, – сказал Сережа, взяв меня за руку. – Просто забудь и ни о чем не беспокойся.
Я тихо спросила:
– Циркач – это ты, да?
Он нахмурился.
– Возможно, и что?
– Ничего. Просто начинаю многое понимать.
– Где ты эту кличку слышала?
– Катков сказал: «Тебя видели с Циркачом». Я не поняла, а он не объяснил. Я и подумать не могла, что ты… – В этом месте я заплакала, тихо и очень горько.
– Наверное, ты должна была узнать как-то по-другому, – начал он.
Но я перебила:
– Отвези меня домой.
– Хорошо. – Он торопливо поднялся, чем очень меня порадовал.
Возвращались в неловкой тишине. Он на меня поглядывал и страдал. Причем страдал так явно, что я начала ему сочувствовать, хотя мне этого совершенно не хотелось.
– Лика, – тихо сказал он, когда до дома Серафимы оставалось меньше двух кварталов. – Если Каток появится, просто пошли его к черту.
– Вы, кажется, не ладите? – резко вскинула я голову. – Так вот, я в ваших распрях участия принимать не желаю. И не вижу смысла, менять одного… на другого, – слово «бандита» я произнести не решилась.
Он, конечно, все понял правильно. Резко затормозил и повернулся ко мне. Посмотрел как обжег, но почему-то мне было не страшно. Я смирно сидела, глядя в окно. Он должен был выбросить меня из машины, и правильно. Пусть Серафима говорит что хочет, но водить Циркача за нос у меня пропало всякое желание. Однако я все еще сидела в машине, а он заговорил:
– Ничего ты не поняла… все не так, как ты думаешь. Мне ничего от тебя не надо… то есть мне многое что надо, но не так. Я баб не покупаю, – выпалил он, окончательно запутавшись в словах. – И ты мне ничем не обязана.
Я мысленно порадовалась. И заплакала. Не от радости, конечно, а оттого, что затяжную сцену надо было завершить, только как, неизвестно.
– Ничего я не понимаю, Сережа, – сказала очень жалобно, глядя на него чистыми глазами человека, которому сразу хочется верить.
Он смотрел на меня печально и нежно.
– Я сам много чего не понимаю… Как увидел тебя возле церкви, так и перестал понимать…
– Возле церкви? – подала я голос.
– Ага. Ты приехала на тархановской тачке в воскресенье. – Он покачал головой. – А на следующий день я тебя возле своего подъезда встретил. Ты в бассейн шла, – он улыбнулся. – С какой-то дурацкой корзинкой в руке, желтый сарафанчик…
«Дурацкая корзинка, – мысленно возмутилась я. – Между прочим, стоит сто восемьдесят долларов, а желтый сарафанчик и того дороже».
Тут я с опозданием сообразила, что он, судя по всему, пытается объясниться мне в любви. Никаких идей, как вести себя в этой ситуации, у меня не было, потому я решила прекратить разговор.
– Ужасно, что все так получилось, – брякнула я не совсем к месту. Уставилась в его лицо долгим взглядом и слабо улыбнулась. – Отвези меня домой…
Сцена прощания вышла скомканной.
– Я позвоню, – сказал он.
Я кивнула в ответ и торопливо удалилась. Однако подниматься в квартиру не спешила. Дождалась, когда Циркач уедет, и покинула подъезд с намерением прогуляться и подумать. Следовало подготовиться к разговору с тетушкой.
Подготовиться не удалось. Я брела в сторону универмага, услышала автомобильный сигнал, потом скрип тормозов, и в поле моего зрения возник Каток-старший. Он вышел из машины и, улыбаясь, направился в мою сторону. Я резко развернулась и пошла прочь. Юрик догнал меня, схватил за локоть и, натолкнувшись на мой взгляд, спросил несколько растерянно:
– В чем дело, а?
– Ты еще спрашиваешь? – гневно начала я. – Как ты мог так поступить со мной? А я была такой идиоткой, что почти поверила в твою искренность. Конечно, мама была права… – Я стала выдергивать реплики из трех разных пьес.
Текст, конечно, перевирала, но в целом вышло неплохо. Каток с минуту стоял, открыв рот, потом рявкнул:
– В чем дело, черт тебя дери?
