Он сжал мою ладонь и повел к машине. Я низко склонила голову. Первая слезинка скатилась по щеке, я задержала вздох, отвернулась. Он остановился.
– Лика, ты мне ничего не должна, – сказал торопливо. – Ничего.
А через минуту я горько рыдала на его груди. Мы стояли обнявшись, он гладил мою спину и повторял:
– Пожалуйста, не плачь. Я все сделаю… – А голос был так нежен, что мне стало неловко и обидно: отчего в жизни все не так, как хочется?
Горько рыдать больше трех минут невозможно, начнешь заикаться, да и глаза будут красными и опухшими. Я закончила чуть раньше. Сережа протянул мне платок, а я упорно отводила взгляд. Потому что это только считается, что женщина в слезах выглядит прекрасной. Как бы не так. Умник, что это выдумал, ни одной ревущей женщины за всю жизнь не видел.
В общем, я отводила взгляд по эстетическим соображениям, а Сережа понял по-своему. Взял мое лицо в свои ладони и осторожно поцеловал. Губы едва коснулись моих губ. Я обняла его и следующий поцелуй был настоящим. Но особенно увлекаться все же не стоило. Я прижалась к его широкой груди, и мы некоторое время постояли, слушая биение сердец друг друга и испытывая все, что положено в этом случае. В машину возвращались, обнявшись. Он был трогательно предупредителен. Я вернула платок, мой-то гулял где-то вместе с сумкой, поправила прическу и сказала застенчиво:
– Я скучала по тебе…
Его левая рука вновь оказалась на моем колене, а пальцы правой нежно касались щеки. Но и жесты, и взгляд были совсем не те, что несколько минут назад. Я сжала его ладонь и улыбнулась, не очень переживая из-за последствий. Если любовная сцена начнет затягиваться, я задам вопрос: Сережа, ты не женат? Пылу поубавится и у него, и у меня, и ситуация не выйдет из-под контроля.
– Когда у тебя отпуск кончается?
– В конце сентября. А что?
– Почему бы нам не закатиться куда-нибудь на Антильские острова? Как считаешь?
– Я не знаю, где это, но, наверное, здорово. Хотя можно и без экзотики, просто побыть вдвоем.
Мы улыбнулись друг другу. Циркач завел машину. Выглядел он таким довольным, что я от души за него порадовалась. Когда мы въехали в город, я спросила:
– Сережа, куда мы?
– Ты этот дом на Вишневой найти сможешь?
– Конечно.
– Хочу взглянуть.
Я испугалась.
– Может, не стоит нам туда ехать? У этих типов оружие.
– Не беспокойся, просто проедем мимо. В любом случае твою машину забрать надо.
– Как? Я ведь ключи потеряла…
– Ты себе голову не забивай. Просто будь рядом и улыбайся. Когда ты улыбаешься, у меня душа поет. Вот так… Умница.
Первый сюрприз ждал нас в переулке: моей, то есть Серафиминой, машины не было. Сначала я решила, что напутала. Мы сделали два больших круга, и сомнения отпали: она, безусловно, стояла именно в этом переулке, а теперь исчезла. Сережа ничего по этому поводу не сказал, но было заметно: насторожился.
– Вот этот дом, – тихо сказала я, кивнув направо.
Сережа хохотнул.
– Пашка Лисин. Так я и думал…
– Ты его знаешь? – удивилась я, кажется, все в этом городе друг друга знают.
– Более или менее. Воин-интернационалист хренов. Герой. Вроде умный мужик, а с Катком связался, младшеньким-страшненьким.
Мы проехали немного вперед и остановились.
– Ты сиди здесь, а я пройдусь.
– Нет, – испугалась я. – Нет, Сережа. Их трое и у них оружие, я сама видела.
– Не беспокойся, я к нему по-дружески загляну, что-нибудь придумаю. – Он пошарил под своим сиденьем и достал пистолет. Проверил и сунул в карман. Я вытаращила глаза.
– Не останусь я в машине. Боюсь. Возьми меня с собой.
– В машине ждать боишься, а в дом идти нет?
– С тобой я боюсь не так, как без тебя.
– Хорошо, мы просто пройдем мимо. – Он поцеловал меня в нос, мы вышли и под руку отправились по улице. – Капот у Пашкиной машины поднят, а гараж закрыт, – сказал Сережа, – и никого рядом…
– И что?
– Ничего. Немного странно, нет?
