К счастью, шоссе здесь оживленное, соединяющее два областных центра. Очень скоро мы выгружались из «Жигулей» возле поста ГАИ, рядом с троллейбусной остановкой. Я увидела телефон и бросилась к нему.
– Кому звоним? – спросила тетушка.
– Ты знаешь кого-нибудь из коллег Владимира Петровича?
– Знаю. Заместителя его, Петьку… А что?
– Надо, чтобы кто-то меня выслушал, не перебивая.
– Положим, Петька выслушает. Но за остальное не ручаюсь. Время позднее, на работе его может и не быть, а домашний телефон я не знаю. Придется Вовкиной Катьке звонить. Сама видишь: хлопотно и вилами на воде…
Тетушка набирала номер, я томилась рядом, и вдруг, припав ухом к трубке, едва не взвизгнула от нежданно обрушившегося на меня счастья: на том конце провода был Владимир Петрович.
– Вовка, ты ж в больнице, – удивилась Серафима.
– Давно сбежал. Говорил ведь: два дня, не больше… Живы? Рад, ей-богу. Признаться, сильно беспокоился.
– А чего домой не спешишь?
– Дела поднакопились. Вас где носило?
Тут я выхватила трубку, слушать дальше их светскую беседу не было сил.
– Володя, старший Катков убил Циркача, – я назвала адрес.
Он присвистнул:
– Как же он вас в живых оставил?
– Мы алиби, – я вкратце обрисовала ситуацию. – Сейчас Каток на даче в Красном. Можно устроить так, чтоб его там прихватили и заодно дачу как следует обыскали?
– И что найдут?
– Думаю, что-нибудь такое, что позволит упечь его в тюрьму.
– Занятно. Попробуем сделать… Где вас найти?
– Дома. Мы теперь не прячемся.
Больше от меня ничего не зависело. Я разом почувствовала смертельную усталость. Возвращение в квартиру помню с трудом. Вошли, рухнули на диван и, как ни странно, уснули.
Разбудил нас верный друг. Долго и настойчиво звонил в дверь. Утро было хмурым, серым и по- настоящему осенним. Серафима, перепуганная и взлохмаченная со сна, бросилась открывать. Владимир Петрович прошел в комнату, занял любимое кресло и терпеливо ждал, когда мы умоемся и сварим кофе. Сон пошел мне на пользу. Я чувствовала себя почти хорошо. Чего не скажешь о верном друге: он имел вид человека, не спавшего как минимум сутки. Я вспомнила, что он сбежал из больницы, и забеспокоилась.
– Чего ты меня разглядываешь? – усмехнулся он. – Устал как собака, только и всего.
– Не тянул бы ты, Вова, – жалобно попросила тетушка.
Он допил кофе, отодвинул чашку и сказал:
– Каток арестован. По подозрению в убийстве Циркача. Его труп обнаружили в районном центре, и есть свидетели, что ребятки Катка вертелись по соседству…
– У него есть алиби?
– Есть, – кивнул Владимир Петрович. – Он заявил, что с девяти утра до шести вечера вы очень весело проводили время на даче. На вопрос, где брат, ответил, что тот отлучился по делам. Дачу обыскали…
– Да не тяни, ей-богу, – разозлилась Серафима.
– Нашли труп Жорки. В гараже, в яме. Прикрыт досками. Кто-то сломал ему шею.
– Господи, помилуй. Юрка говорит, и мы подтверждаем: в шесть, когда мы покидали дачу, оба брата были живы и здоровы. Каток сам учил…
Владимир Петрович пристально посмотрел на Серафиму, потом на меня, невесело засмеялся:
– Не хотел бы я быть вашим врагом…
– Как Каток отнесся к смерти брата? – спросила я.
– А ему еще не сказали. Дает показания по подозрению в убийстве Правдина, ведет себя нагло. Называет вас свидетелями… Пусть увязнет поглубже, вот тогда и сообщат. Посмотрим, как он начнет выкручиваться. После вашего отъезда братья вдвоем остались. Свидетели есть, что несколько дней назад между ними произошла крупная ссора: Юрик пинал младшего ногами. Может, нарочно он братишке шею и не ломал, но в гневе вполне мог силушку не рассчитать. Так что дела у Катка неважные. Когда его познакомят с результатами вскрытия, ему будет не до смеха.
– А чего ж ты не рад? – удивилась Серафима. – Хана Юрику, одно из двух убийств на себя брать придется. Конечно, адвокаты много чего наплетут, но власти Юрика не жалуют. На нас ведь тоже жать нельзя: бабы. Припугнут – расколемся. Думаю, лет на семь мы с Юриком простимся.
– Где Жорка прячется, я сказал только вам, – вздохнул Владимир Петрович. – Кто убил?
– Как на духу, Вова, знать не знаем. Наверное, ребята Циркача. Может, сами как-то узнали, а может, и мы протрепались. Что с нас взять?
