– И ты тоже.
Мать погибшей Ивановой, в девичестве Корнеевой, жила в частном доме на окраине. Нас встретила громким лаем огромная собака. Мы постояли возле калитки, пока на крыльце не появилась женщина в цветастом халате.
– Вам кого? – спросила она сурово. Я назвала фамилию и предъявила удостоверение. – Заходите, – кивнула она и оттащила собаку.
Мы вошли в чистенькую прихожую. Женщина указала рукой в сторону кухни.
– Чего вы от меня хотите? – вздохнула она устало.
– Поговорить, – пожал плечами Лукьянов.
– Что толку от ваших разговоров? Дочь вы мне не вернете… и убийцу не найдете.
– Почему же, очень может быть, что и найдем.
– Как же… – Она зло усмехнулась. – Ладно. Садитесь, поговорим.
Я скромно устроилась в уголке, Лукьянов напротив женщины. Она машинально поправила волосы, выпрямила спину. Положительно во взгляде Лукьянова было что-то магнетическое.
– Какие у вас были отношения с дочерью? – спросил он. В глазах женщины появилось удивление.
– Обыкновенные. Почему вы спросили?
– Ну… всякое бывает. Она с вами своими проблемами делилась?
– Какие у нее проблемы. Так, блажь одна. Работа хорошая, по крайней мере, платили прилично. Я вон за тысячу рублей горблюсь. Муж – чистое золото. И зарабатывал дай бог каждому.
– Между собой они ладили?
– С ее Серегой только дура не поладит. Он же точно теленок. Говорю, чистое золото.
– Но она завела любовника, – сказал Лукьянов, не спросил, а поставил ее перед фактом. Женщина быстро взглянула на него, облизнула губы.
– Ничего такого я не знаю.
– Выходит, о своих сердечных делах она вам не рассказывала.
– Я бы ей рассказала… Радовалась бы, что муж такой достался. Я-то со своим намучилась. Слава богу, прибрал господь.
– Тут вот какая вещь получается, – вздохнул Лукьянов. – Есть показания свидетелей, что накануне ваша дочь поссорилась с мужчиной. Разговаривали они на улице, одна из женщин, работающих в торговом центре, как раз шла мимо и слышала, как он ей угрожал.
– Так ведь ее маньяк… все говорили… вон и по телевизору…
– Первое убийство и убийство вашей дочери совершено разными людьми. Это установленный факт.
Женщина с минуту растерянно смотрела на него.
– Но как же так, – начала она плаксиво.
– Очень может быть, что человек, убивший вашу дочь, просто воспользовался ситуацией. Кстати, погибла еще одна женщина, которая дружила с вашей Леной. Тюрина Ольга.
– Господи… о господи. С него станется, он же уголовник.
– Кто? – вкрадчиво спросил Лукьянов.
– Ее хахаль.
– Так она вам все-таки о нем рассказывала?
– Нет, – покачала женщина головой и заплакала. – Я догадалась, что она завела кого-то. Звоню им, а Серега с удивлением: «Так она, мама, к тебе поехала». Я давай ее пытать. Наврала с три короба. Ладно, думаю, а у самой на душе кошки скребут. Потом замечать стала: заедет ко мне на минутку и на часы зыркает. И быстрее к двери. Тут до меня дошло, что она мною прикрывается, Сережке врет, что у матери, а сама… Ну я ее и выследила. А уж когда узнала, кто он, совсем худо стало. Год как освободился. Ну на что он ей, господи? Сидел за убийство. Мне соседи сказали. А Серега добрый… Нет бы ребенка ему родила, куда там… Вот уж правду говорят, яблоко от яблони… Папаше ее тоже все на месте не сиделось.
– Вы с ней разговаривали на эту тему?
– О любовнике? Нет. Я ее характер хорошо знаю. Характер-то тоже папашин. Разругались бы вдрызг, а что толку? И вашим ничего не рассказала, не хотела грязное белье трясти, но раз такое дело…
– Как зовут ее любовника?
– Ванька. Мещеряков Иван Сергеевич.
– Где живет, вы знаете?
– На Второй Литейной. Номер дома не помню, напротив гастронома, четырехэтажный, с аркой. Он там один такой. Первый подъезд, квартира на втором этаже, как войдешь, направо. Я с соседкой говорила, что под ним живет, она мне все про него рассказала. Вы уж только Сереге пока не говорите, ему, бедному, и так нелегко. Каково про жену узнать, что она за твоей спиной любовь крутит? А уж как я радовалась, когда они поженились. Думала, хоть вздохну спокойно.
– А что, с Леной были проблемы? – вкрадчиво спросил Лукьянов.
– А у кого с детьми проблем нет? Моя не хуже других. Если вам что наболтали, так не очень слушайте, язык-то без костей.
