– Подруги у Лены были? – спросил Лукьянов. Голос его звучал завораживающе ласково, не голос, а райская музыка.
– Конечно. Девочка она общительная.
– Вы многих знаете?
– Я в основном знаю тех, с кем она со школы дружила. Приходили они к нам. А когда Лена замуж вышла, стали жить врозь.
– А среди школьных подруг вы не помните Веронику Уфимцеву?
Лицо женщины словно окаменело. Она наконец сглотнула и с большим трудом произнесла:
– Помню. В одном классе учились. Только подругами они не были. Вероника – сорвиголова, а моя – нормальный ребенок. Ну, может, видели их вместе, на танцах или еще где, но это ничего не значит.
– Собственно, я задал этот вопрос только потому, что женщина, которую первой убили в универмаге, и есть Уфимцева.
– Но ведь фамилию-то совсем другую называли. И не больно похожа, я фотографию видела.
– Фамилию она сменила. После освобождения вышла замуж. А когда приехала в этот город, здесь встречала ее ваша дочь.
– Не может быть. Зачем Леночке ее встречать, с какой стати? Леночка, когда все это случилось, сказала: знать ее не хочу. Вы ведь, должно быть, в курсе, что она со своим парнем натворили? Уму непостижимо. Вероникина мать сразу отсюда уехала, не могла людям в глаза смотреть.
– А у вас нет школьных фотографий дочери? – робко вклинилась я в их разговор.
– Есть. Зачем вам?
– Может, и Уфимцева на них случайно промелькнула, нам бы это очень помогло идентифицировать ее личность.
Такого слова женщина не знала и озадачилась.
– Хорошо, – пожала она плечами и скрылась в комнате.
Через пять минут в руках у меня была фотография: три девицы лет пятнадцати стояли в обнимку, короткие юбки, боевая раскраска, выражение лиц такое, что мимо проходить желательно с кастетом, но и тогда этих юных особ не стоит задевать.
– Вот это Леночка, это Вероника, а это Ольга.
– Какая Ольга? – нахмурилась я.
– Тюрина.
– Подождите, Ольга Тюрина училась с вашей дочерью в одном классе?
– Нет. Она на год младше, но тоже училась в пятнадцатой школе.
Я внимательно посмотрела на фотографию. Здесь Ольга Тюрина мало походила на женщину, увиденную мною в подсобке универмага. Правда, там она сидела с перерезанным горлом, да и времени с того момента, когда была сделана фотография, прошло немало, хотя Лену и Веронику узнать было нетрудно.
– Что ж, спасибо вам большое, – поднимаясь, сказала я.
Лукьянов тоже поднялся, пожал женщине руку, вышло это трогательно.
– Что скажешь? – спросила я, когда мы оказались на улице.
– Вырисовывается нечто в высшей степени интересное, – ответил он. – Все три убитые – школьные подруги, одна из которых отсидела срок за убийство.
– А в деле глухой намек на то, что убийц было не двое, а больше.
– В этом что-то есть, – нахмурился Лукьянов.
– Есть, чувствую. Понять бы, с какого бока здесь любовник Ивановой. Что он делал на вокзале, почему прятался?
– Это мы у него спросим. Поехали, адрес есть.
– Надо позвонить Вешнякову, – усомнилась я.
– Без него справимся.
В этом я не сомневалась, Лукьянов справится. Правда, пару раз я присутствовала при том, как он сел в лужу, но кто ж за собой такие мелочи помнит?
– Поехали, – вздохнула я, вовремя сообразив, кто у нас тут главный.
Найти дом и в самом деле оказалось легко. Обшарпанная «сталинка» с огромной аркой. Двор, кстати, поражал чистотой – детская площадка, аккуратные кустики, клумба, правда, сейчас она обилием цветов не баловала, но все равно чувствовалась хозяйская рука.
Мы поднялись на второй этаж, позвонили в квартиру. Тишина. Лукьянов позвонил еще раз. Безрезультатно.
– Может, он на работе? – взглянув на часы, подумала я вслух.
– Спустись к соседке, а я здесь покараулю, может, наш мальчик просто не желает открывать дверь.
Если верить матери Елены Ивановой, соседка, снабдившая ее ценными сведениями о верхнем жильце,
