несколько месяцев назад. Так ли случайна была автомобильная авария? Тут я призвала себя к порядку. Чтобы его убить, вовсе не обязательно тащиться на другой конец света, и здесь бы пристрелили за милую душу. Хотя… случись такое здесь, установить человека, которому это выгодно, труда не составит. Допустим, знать и доказать – две большие разницы, но риск, конечно, есть. То ли дело Венесуэла, несчастный случай с туристами. Кому надо ломать над этим голову? Милка вытащила любимого буквально с того света… Устрой они сейчас повторную аварию, и младенцу будет ясно, что здесь дело нечисто. Враги решили выждать, и тут Милка внезапно проявляет любопытство. Если она не поделилась своими догадками с Берсеньевым, значит, ничего существенного обнаружить не успела, но гарантий, что она не проболтается жениху, не было, а он запросто мог увидеть опасность там, где Милка ее пока не разглядела, потому что о своих делах и врагах знал куда больше, чем она.
К моменту, когда добралась до своего дома, я уже была уверена в правильности своих умозаключений. Назрел вопрос – что с этим делать? Вроде бы ясно: идти в милицию. Только как там отнесутся к моему рассказу? Несколько дней назад я убеждала их в существовании шантажиста, и они мне поверили, по крайней мере, взяли за основу эту версию, хотя, как выяснилось, пока подтвердить ее могу только я. И вдруг я рассказываю им историю, еще более сомнительную и абсолютно бездоказательную. Первый вопрос, который мне зададут: уверена ли я, что на диктофоне был записан голос Берсеньева? Я-то уверена, но они вряд ли с этим согласятся. Моя убежденность, что Милка что-то там накопала, и вовсе вызовет недоумение. Да, я рассказала о доме в Лесном, и что? Но если я права, и Милка действительно проявила любопытство, я об этом узнаю, по крайней мере, попытаюсь. Пусть менты и дальше ищут шантажиста, а я займусь Яковом Ивановичем. И если мои догадки подтвердятся, отправлюсь к следователю, но не с пустыми руками. Тут бы, конечно, не худо вспомнить, что Милка как раз из-за желания выяснить, кто же такой Яков Иванович, по моей версии, и лишилась жизни, но если подобные мысли и приходили в голову, то на мои намерения повлиять не могли. Упрямства мне не занимать, и, раз решив что-то, я редко отступаю. А здесь речь шла о моей подруге, и то, что я стала невольной виновницей ее гибели, счастья мне не прибавляло. Зато укрепило в желании найти убийцу.
Внезапно в голову пришла мысль: если вокруг Берсеньева что-то затевается, не худо бы его предупредить. На самом-то деле я просто обязана это сделать. Вопрос, как? Допустим, я встречусь с ним и расскажу о диктофоне, ну и о моих догадках тоже. Он либо поверит… либо нет. Вот я бы, к примеру, поверила? Черт знает, я не бизнесмен, на мои деньги никто не зарится по причине их отсутствия. А вот он- то должен знать, кто на его каравай рот разевает. Если так, то поверит или хотя бы примет к сведению. Или заподозрит, что я ему голову морочу с неясной целью. Он дал понять, что в гибели Милки считает виновной меня, так что неизвестно, до чего додумается, услышав абсолютно бездоказательный рассказ. Настучит на меня ментам, а те решат, что я ввожу следствие в заблуждение, а этому, конечно, должна быть причина. И я из свидетеля, вероятно, вновь перекочую в подозреваемые. Мама с папой мне спасибо не скажут. Можно просто намекнуть ему, не вдаваясь в рассуждения, а там – кто предупрежден, тот вооружен. Остается решить: стоит ли задействовать Агатку? Сестрица у меня дока по части чужих секретов. Одно худо – очень часто напоминает слона в посудной лавке. Будет нужда – расскажу, а пока попробуем использовать ее втемную.
Решив так, я зашагала веселее и вскоре уже входила в подъезд своего дома, прикидывая, какие шаги следует предпринять, то есть как половчее приступить к расследованию. Находясь в большой задумчивости, я толкнула дверь и увидела Славку. Он как раз появился из кухни. Улыбнулся мне, но тут же скроил постную мину, а я досадливо поморщилась. Визит его некстати, но ведь ему об этом не скажешь. Прежде чем приступать к расследованию, придется на время от него избавиться, потому что совать нос в чужие дела он мне не позволит, будучи уверенным в том, что это опасно.
– Как настроение, не спрашиваю, – вздохнул он.
– Ага, – кивнула я, вошла в свою комнату и устроилась на кушетке. Славка сел в кресло, стоявшее рядом, косился на меня с унылым выражением на физиономии, а я делала вид, что этого не замечаю.
– Я подумал, что сейчас тебе лучше одной не оставаться, – сказал он.
– Зря, – сказала я.
– Что? – не понял Славка.
– Зря подумал. Я собиралась предаться размышлениям о бренности всего сущего. Делать это лучше в одиночку.
– Все-таки у тебя странное чувство юмора, – с обидой заметил он.
– Просто я его не сдерживаю.
– Иногда я не в состоянии понять, в шутку ты говоришь или серьезно.
– Ты не одинок, я тоже иногда не понимаю.
– Хочешь, чтобы я ушел?
– Нет.
– Правда?
– Если я отвечу честно, ты обидишься. Так что лучше соврать.
– Хорошо, я уйду, – сказал он, продолжая сидеть в кресле. – Ты уверена, что хочешь остаться одна?
– Не занудствуй, – попросила я.
Славка все-таки поднялся и шагнул к двери. Только я собралась вздохнуть с облегчением, как он вернулся.
– Ты хотела, чтобы я узнал о делах Берсеньева.
Я тут же приподнялась и уставилась на Славку с большим интересом. Довольный произведенным эффектом, он устроился в кресле.
– Ну, – поторопила я.
– По мнению людей, которым я склонен верить, дела его идут прекрасно. У него стабильный бизнес, хороший доход. Берсеньев собрал отличную команду. Когда он после аварии не мог участвовать в процессе, это на общем положении дел никак не сказалось, что лишний раз подтверждает: бизнес отлаженный, и люди работают как часы. Он осуществляет общее руководство, и торчать в офисе сутками ему нужды нет.
– Я поняла. Сотрудники и без него прекрасно справляются, правильно?
– Конечно, это не совсем так, но…
– Что еще? Есть у него, к примеру, враги?
– Нет. И даже прямых конкурентов нет, он занял свою нишу… То есть, возможно, враги и есть, но к бизнесу они отношения не имеют.
– И никто на чужой кусок пирога не зарится? – на всякий случай уточнила я.
– Ни о чем подобном не слышал. Хотя… я в свое время тоже благодушествовал, пока не появились в моей жизни два полковника ФСБ. Мужики в преддверии пенсии намеревались найти местечко потеплее, и им приглянулась моя фирма.
– И что?
– Ничего. Но это стоило нервов.
– Но у Берсеньева похожей ситуации не возникало?
– По крайней мере, ни о чем подобном не слышал, хотя интерес, как ты понимаешь, проявил.
– А о его личной жизни что говорят?
– С женщинами он чересчур мягок, бабы из него веревки вьют. – Тут перед моим мысленным взором предстал Берсеньев, и я подумала, что вить из него веревки мне бы было не под силу. Впрочем, возможно, впечатление обманчиво, и свежие шрамы придали ему вид морского волка, которому сам черт не страшен, а в глубине души он податлив и нежен.
– И это все? – подождав немного и ничего не дождавшись, спросила я.
– А чего ты хочешь? – обиделся Славка. – Чтоб я узнал всю его подноготную?
– Было бы здорово, – вздохнула я.
Славка еще немного потомился в кресле, попытался завести разговор о моем душевном состоянии после похорон подруги, нарвался и, наконец, побрел в неизвестном направлении. Хотя это я, конечно, преувеличиваю. Отправился он не куда-нибудь, а к себе домой и просил незамедлительно звонить, если возникнет нужда в его помощи и поддержке.
