Я вошла следом, она уже склонилась над ним, развязала повязку, стягивающую его рот.
– Илюша…
– Ты зачем здесь? – рявкнул он. – Что ты им сказала?
– Я деньги привезла. Они грозились убить тебя, и я привезла деньги.
– Дура, это менты. Что ты им наболтала?
– Я правду сказала. Я все придумала, это моя вина.
– Какая правда? Это же пожизненное, дура. Пожизненное… Ты это понимаешь?
– Я все понимаю, Илюша. Я понимаю.
– Поехали, – вздохнул Вешняков. – Забирайте этого…
– Я хотела бы… – испуганно начала Лера. – Можно я здесь все напишу? Пожалуйста. Я плохо себя чувствую, я боюсь, что потом мне будет трудно писать… Я чистосердечно…
Она выгораживала его, как могла, сплошные «я заставила», «я велела», «я требовала». Вешняков мрачнел все больше.
– Лера, – окликнула ее я, – Илья прав, это пожизненное. Понимаете?
– Убивал он, и он мужик, в конце концов, – не выдержал Вешняков.
– Я написала правду, – улыбнулась она. – Все, как было.
Машину подогнали к крыльцу, первым загрузили Лихова.
– Ольга Сергеевна, – шепнула мне Лера, – извините… Я очень хочу в туалет. Я не сбегу, просто не хотелось бы… мужчины…
– Идемте, – кивнула я. – Это вон там.
– Спасибо.
Она ускорила шаг, она очень торопилась. А я забыла, какая она великая притворщица. А еще она отважная, хоть и говорила, что трусиха. Трусы думают о себе, а сильные о тех, кого любят. Я так и не поняла, откуда она достала пистолет, дамский, блестящий, больше похожий на игрушку. Я шла сзади. Грохнул выстрел, и Лера, точно споткнувшись, стала медленно оседать. Красное пятно расползлось на ее груди.
– О, черт! – заорал Вешняков.
До больницы мы Лапшину не довезли.
Домой я вернулась уже вечером. Очень хотелось напиться. Оказалось, у меня гости. Тагаев на кухне жарил грибы. Меня при мысли о еде просто с души воротило, и пить вдруг желание пропало.
– Ну что, ты свою работу закончила? – спросил Тимур с едва уловимой насмешкой.
– Закончила. Завтра в одиннадцать утра тебе надо быть в кабинете Вешнякова.
– Буду. Я же обещал… Баба по дороге загнулась? – Голос звучал так, точно Тимур не был уверен, что поступает правильно, задавая этот вопрос.
– Да.
– Что ж, у парня теперь есть шанс получить лет пятнадцать, а то и меньше. Если адвокат подсуетится да разведет бодягу про большую любовь, злую девочку и несмышленого мальчика… Ты жалеешь? – вдруг спросил он. В ответ можно было спросить, что он имеет в виду, но я не стала.
– Они убили четверых. Лапшина из-за денег, а еще троих просто так, чтобы запутать следствие. Мне не жаль, мне… не очень этот мир радует глаз. Ты не находишь?
– Ух ты, – усмехнулся Тагаев. – Вопрос философский. Иди-ка ты спать. Или вон коньяка выпей.
Я поднялась и отправилась в ванную. Зазвонил мобильный. Голос Питиримова, человека из Дедовой охраны, я поначалу даже не узнала, но сразу сообразила, кто это, когда он сказал:
– Детка, Лукьянов в городе. День, два, точнее не знаю. Имел беседу с Дедом.
Он тут же отключился, а я замерла. Сердце стучало так, точно били в большой барабан. Все быстрее, быстрее…
Я вошла в ванную, включила воду. Лукьянов в городе… Что ж, давненько не виделись. Разумеется, явился он не просто так. Ты-то знаешь, зачем явился, догадаться несложно. Он у нас выдающийся парень, специалист по трудноразрешимым проблемам. Пару выстрелов, и нет проблем. Пробовала я с ним однажды потягаться, вспоминать не хочется. Шрамы на моем теле, которые так заинтересовали Тимура, память о нем. Будь я романтичной особой, сказала бы: а самый большой шрам он оставил на моем бедном сердце, но я скажу иначе: загнал он меня в дерьмо по самые уши. Так и не очистилась. И теперь он снова здесь.
Завтра в одиннадцать утра Тагаев должен сдаться властям, а Лукьянов появляется в городе. Ну, давай, скажи, что ты думаешь. Старый змей пудрил тебе мозги, врал по обыкновению. Впрочем, отчего же врал? Недоговаривал. Это, Детка, не обман, это правильное видение мира, есть ситуация, и надо ее обыграть с пользой для себя.
– Дед, – позвала я, – что ж ты делаешь, а? Ты же… – Я вдруг захныкала, глупо и жалко, как в детстве, когда не пускали гулять, заставляя учить уроки. – Дед… – Я таращилась в зеркало и видела себя – некрасивую, с перекошенным ртом, с этими глупыми слезами, ударила кулаком один раз, другой… – Господи, не оставляй меня, – попросила я испуганно. – Я не хочу, я ничего не хочу… – Я сползла по стене, вжалась в угол и стиснула голову руками. – Я не хочу, – бормотала я отчаянно и даже отбрыкивалась от кого-то.
– Тихо, тихо, – шептал Тагаев, – все нормально. Посмотри на меня, вот так… Здесь и правда иногда бывает паршиво, а потом опять ничего. Вот увидишь. Иди ко мне. Когда девушка прячется от жизни за унитазом, это выглядит по-дурацки.
