Но страшнее всего другое: ведь старик может узнать, что эти его соседки работают у сына в театре и по возвращении из дома отдыха рассказать сыну о том, как они над ним издевались, эти его почтенные балерины Дебора Цирульник, Шпак-Ковалик и Ната Церетели. Красиво они тогда будут выглядеть. Директор – человек крутой. Возможно, он сделает вид, что ничего не знает, но объявит им выговор по приказу за что-нибудь, затаит на них злобу, исподтишка начнет им мстить за оскорбленного отца, за все то, что они там вытворяли с ним в доме отдыха. Да, тот директор может им подложить такую свинью, что они и знать не будут, откуда что взялось. Недаром перед отпуском пошли упорные слухи в театре, что будет скоро сокращение штатов, что директор решил набрать молодых танцовщиц и хористок вместо тех, которые уже выходят в тираж. Он поспешит некоторых отправить на пенсию, а кое-кого отпустить по собственному желанию. И, кажется, все трое по возрасту подпадают под сокращение штатов.
Боже, так сглупить!
Весь день они ходили с опущенными головами. Грызли себя, не зная, что предпринять, чтобы умаслить старика. Друг друга обвиняли в том, что именно она затеяла эту чертову игру с человеком, который ничем не провинился перед ними.
Ната и Шпак-Ковалик обрушились на Дебору за то, что, мол, она была главной закоперщицей в этой никчемной игре, что она первая стала приставать к старику, высмеивать его соломенную шляпу, зонт, «бабочку», усы. А та обвиняла Нату в том, что она подкладывала ему на стул камешки, дважды обманывала его, что в канцелярии дома отдыха лежит для него срочная телеграмма, и он, бедняга, мчался туда сломя голову, а на деле оказывалось, что никакой телеграммы и в помине нет.
После того, как подружки-балерины хорошо меж собой перегрызлись, обзывая друг друга самыми нелестными словами, они пришли к выводу, что вся эта ссора ничего хорошего не принесет. Необходимо что-то придумать, помириться со старичком, смягчить его.
Не следует напрасно терять времени, необходимо немедленно начать крутить колесо в обратную сторону. Но как? Этот старик – видимо, человек принципиальный и не так-то просто помириться с ним.
Когда они рассказали Жоре-культурнику, что старик оказался родным отцом директора театра, где они трудятся в поте лица, культурник обомлел.
Вот это интересно!
Знай Жора об этом раньше, он бы мгновенно подружился с ним, ближе познакомился бы, и старик попросил бы сына, чтобы тот взял Жору к себе на работу. Он давно мечтал стать в театре администратором. К тому же он не в ладах с завхозом, кляузным малым, который может продать тебя ни за понюшку табаку. Ему, Жоре, уже несколько раз намекнули, что, если он не хочет, чтобы его с треском прогнали со службы, пусть подает заявление об увольнении по собственному желанию. И вот представлялся. счастливый случай. Все проблемы сразу были бы разрешены.
А теперь? Как же теперь быть? Столько пакостей в угоду этим трем дурам он сделал папаше директора! С каким же видом он подойдет теперь к нему со своими просьбами? Тот просто выругает его последними словами и будет прав!
Эх, каких только чудес не бывает в жизни!
Жора не переставал сокрушаться. В самом деле, какой счастливый случай представлялся найти тропинку к сердцу директора театра! Такой случай, и он пропустил его!
Нет, видимо, каким родился неудачником Жора, таким уж умрет. А когда нет счастья, то лучше вообще не родиться на свет божий!
3
Всю ночь никто из них не смыкал глаз, размышляя, каким образом найти общий язык со старичком, отцом директора, как смягчить его характер, каким путем восстановить с ним дипломатические отношения.
Жора, который вихрем врывался каждое утро в палату и орал во всю глотку, тарабанил кулаком в двери палат: «А ну-ка, ленивцы, бегом на зарядку!», на сей раз вошел на цыпочках, чтобы старика не испугать, осторожненько подошел к его койке и мягко сказал:
– Папаша, если вам не хочется идти на зарядочку, то спите, пожалуйста, на здоровье, сколько вашей душе угодно.
Теперь он уже его не будил грубо и нахально, как все эти дни, не стыдил перед всеми – мол, какой лентяй, не хочет укреплять свое здоровье, не хочет заниматься физзарядкой.
Отныне обращался к нему не иначе, как «папаша», старался быть с ним вежливым, корректным, но старик, как на грех, не обращал на него никакого внимания, даже не отвечал на его заискивающие поклоны.
А это Жору мучило больше всего. По всей видимости, старик не может простить ему грубость, его никчемные остроты и нелепые смешки.
И культурник окончательно пал духом.
А в это время престарелые балерины дожидались на крыльце, у выхода – может, выйдет их ближайший сосед и они смогут его приветствовать, обратиться с ласковым словом, смягчить предыдущую грубость.
Как обычно, в этот ранний час старик-сосед надевает свой длинный старый пиджак, неизменную соломенную шляпу, берет зонт, книгу и неторопливо отправляется к старому, покосившемуся от бурь платану, растущему на высоком берегу моря. Там он облокачивается на изгородь и, не отрываясь, долго смотрит на морской горизонт, где бушуют позолоченные солнечными лучами волны.
Пожалуй, это самое удобное время, чтобы присоединиться к молчаливому старичку, поприветствовать его, старого упрямца, и заговорить с ним, вызвать на веселый разговор.
Все трое стояли и с волнением глядели на дверь, выжидая его с сильно бьющимся сердцем. Но он не спешил показываться. Более того, заметив издали, что его ждут, он вышел через другой ход, чтобы не столкнуться с ними.
Никогда они не выходили из своей палаты так рано, дабы не увидели их люди непричесанными, неподкрашенными, да и солнечных лучей они опасались. А вот сегодня, позабыв обо всем, выскочили из палаты в одних халатиках – может, они с ним столкнутся и он ответит на их приветствие.
И так они стояли растрепанные, неумытые, возбужденные, ожидая соседа, который как назло не
