что… Да! Есть!
– Я тоже слышу, Глеб! Они живы! Москва, поздравляю, блестящая посадка, фантастическая! Господи, эти семь минут были кошмаром, признаюсь…
– Не говори, Ник, у нас… ты видел… мы чуть с ума не сошли. Но что, черт возьми, означает… Марс – зеленый? Лес? Это полностью противоречит…
– Глеб, я вижу изображения с телескопа Гюйгенс, фотографии Марса, планета целиком попадает в кадр. На восемнадцатой секунде после…
– Потом это обсудим, Ник, потом. Сейчас Аникеев на связи!
– О’кей, Глеб, подключаюсь…
– Земля нас слышит, – объявил командир.
Он стоял перед консолью, пытаясь хотя бы интуитивно понять, что означали оттенки цветов на серебристом квадратном поле. Аникеев обернулся: один лишь Гивенс стоял посреди рубки, сложив руки на груди и глядя на командира, остальные бродили рядом с огромными иллюминаторами, вглядывались в пейзаж, который можно было назвать земным лишь при первом взгляде. Да, деревья, но с очень толстыми стволами и редкой кроной, листья длинные, переплетающиеся, будто лианы, и цвет… Листья ежесекундно меняли оттенок: от темно-зеленого к светло-зеленому, с примесью потрясающей голубизны, и опять к темным оттенкам. Листья будто разговаривали друг с другом, и языком был цвет. Такая мысль пришла в голову Аникееву, и он почему-то был уверен, что не ошибается. Сверчок тоже пытался что-то сказать: звук то прерывался, то звучал громче, это было похоже на песню, в которую начали вплетаться и другие звуки, ранее не слышимые: что-то снаружи шипело, как воздух, выходящий через узкий клапан, что-то ухало, едва слышно, но вполне отчетливо, будто где-то вдалеке пробиралось сквозь чащу крупное животное.
– Господа, – твердо произнес Аникеев, – все потом. Садитесь. Надо, наконец, понять, что с нами со всеми произошло.
– С нами и с миром вокруг нас, – сказал француз, занимая свое место, посадочное кресло мгновенно изменило форму, приняв Жана-Пьера в объятья.
– Полагаю, – Аникеев посмотрел в глаза Гивенсу, и тот не отвел взгляда, – мы получим объяснения от человека, назвавшего себя Смотрителем.
– Надеюсь, – пробормотал Эдвард. – Понимаете, капитан, в какой-то момент я почувствовал в себе иного… Нет, не так. Просто перестал быть собой. Ощутил себя Смотрителем, способным менять и формировать по собственному усмотрению пространство и время, вещество и поля. Понял, что могу это делать усилием мысли… Точнее, усилием мысли вызывать уже существующие программы, которые, в свою очередь, приводят в действие силы… Это ощущение… у меня нет слов, чтобы описать…
– Не старайтесь искать слова, если они не приходят в голову сразу, – попросил Аникеев. – Вы говорили о нанороботах, когда началась трансформация.
– Да, – кивнул Гивенс. – Это было как озарение, как знание, которое вдруг… Я понял, что Фобос на самом деле давно функционирующий автоматический центр… Давно – это не тысячи, а миллионы лет.
– Иной разум? – подал голос Карташов.
– Не знаю. Почему-то мне кажется, что… Во мне что-то сопротивляется этой гипотезе…
– Андрей, – вмешался Аникеев, – погоди со своими близкими контактами. Пусть Эд выскажется.
– Спасибо, командир. Центр на Фобосе управляет… управлял… всей информацией, которую человек получал от Марса… Мы видели Марс таким, каким показывал его Центр. Каким Марс выглядел в телескопы, каким его наблюдали межпланетные станции, каким его заставали спускаемые аппараты, с какого бы расстояния и направления ни велись наблюдения. Все, что мы с древних времен знали о Марсе, все, с чем мы Марс ассоциировали – результат воздействия Центра на наши ощущения и нашу аппаратуру.
– Зачем?! – не удержался от возгласа Жобан. – Столько лет лжи?
– Жан-Пьер, – укоризненно произнес Аникеев, но Гивенс не обратил на француза никакого внимания. Он будто погрузился в себя, взгляд его потух, говорил он, вслушиваясь в то, что, похоже, сейчас возникало в его сознании – всплывало из глубины или наговаривалось кем-то.
– Время от времени на Фобос падали метеориты, но это не мешало работе аппаратуры, расположенной глубоко под поверхностью. Однако однажды… не могу назвать время, не вижу… Фобос столкнулся с астероидом, который был по размерам всего в три раза меньше спутника. Возникли кратер Стикни с горным хребтом Кеплера, а в работе Центра произошел сбой. Системы реконструировали себя и продолжили работать в штатном режиме, но все же какое-то время… сто лет, может, двести… на Земле люди могли видеть Марс в его естественном состоянии. Видели его зеленым… Иногда в системах Центра происходили… нет, не аварии… но сбои, и тогда астрономы наблюдали на Марсе каналы… В середине прошлого века Советский Союз, а затем Соединенные Штаты начали запускать к Марсу автоматические станции, и Центру пришлось изменить режим работы. Он стал создавать феномены, не дававшие возможности межпланетным станциям зафиксировать истинное положение дел. Время от времени в марсианских пустынях поднимаются песчаные бури. Но такого песчаного кошмара, который начался, когда «Марс-1» и «Марс-2» приблизились к планете, не ожидал никто. Подобной всепланетной бури не было ни до, ни после. Миссия первых «Марсов» осталась невыполненной… Центр отреагировал на появление первых межпланетных станций, и его тактика изменилась вновь. «Маринеры» подлетели ближе к планете, и фотографии поверхности удалось получить достаточно четкие, чтобы навсегда похоронить идею о каналах, сооруженных марсианами… Поверхность Марса явилась нам изрытой кратерами наподобие поверхности Луны. И еще – высокие горы, каких нет на Земле. Очередные советские «Марсы», оснащенные более современной навигационной техникой и новыми приборами, промахнулись и пролетели далеко от цели, не передав никакой информации – Центру удалось изменить траектории движения станций… Американские «Маринеры» и «Викинги» передали фотографии Марса, посеявшие в умах ученых сумятицу. В марсианской пустыне было сфотографировано обращенное вверх женское лицо. Конечно, это была гора, но какая странная форма! Разве природа может случайно создать такое?.. Пока астрофизики обсуждали, а обыватели восхищались странными фотографиями, спускаемые аппараты «Викингов» совершили мягкую посадку и передали данные о поверхности, которые считались надежными. Песок и острые камни до самого горизонта. Ни малейших признаков жизни… Будто кто-то допустил оплошность, показав землянам кусочек истинного Марса, а потом спохватился… Центр быстро исправлял ошибки… Но и мы учились быстро. Противоречивые данные с Марса настораживали. Почти одновременно в России и США появились специальные исследовательские группы, которые рассматривали самые безумные гипотезы, чтобы объяснить происходящее. И вот тогда-то, во многом случайно, удалось установить, что на Земле действуют нанороботы марсиан. Подобно вирусам, они проникают в человеческое тело и заставляют нас видеть окружающий мир чуточку не таким, какой он есть на самом деле. Только мощная психотроника или приобретенный иммунитет позволяют обойти хитрые блоки, устанавливаемые в человеческом сознании Центром на Фобосе. Кстати, лидеры наших государств с начала XXI века проходят через процедуру иммунизации. И не только они. К сожалению, побочные эффекты непредсказуемы, посему мы прибегаем к процедуре крайне редко – в особых случаях. Для полезных специалистов было достаточно глубокого психокодирования – оно дурачило Центр, который оказался не готов к изощренности человеческого разума. Все-таки искусственный интеллект никогда не сравнится с живым умом. Больше того, мы научились использовать древних нанороботов в своих целях, создав модификацию. Так и появился проект «Смотритель». И я стал его участником. Одним из двадцати подготовленных человек, но именно мне повезло оказаться здесь, рядом с вами.
Гивенс обвел взглядом экипаж, и впечатлительный Пичеррили, игнорируя жест Аникеева, поднялся, подошел к Гивенсу и неожиданно для всех (похоже, что даже для самого себя) обнял Эдварда и, пытаясь поймать его ускользавший взгляд, сказал:
– Бедняга… Представляю, как тебе было тяжело.
Гивенс отстранился, отошел на шаг, и Аникеев заставил, наконец, итальянца вернуться на место. Садиться, однако, Пичеррили не стал – остался стоять за креслом командира.
– Сейчас нас слышит Земля, – голос Гивенса дрогнул. – Начало моей речи достигло антенн на Гавайях, и все, что я говорю, слушают в американском и российском ЦУПах. Сообщаю: начиная с 2011 года Центр на Фобосе действует в активном режиме. Он пытался остановить нашу экспедицию. Но у него не получилось. Отныне Марс принадлежит нам – земному человечеству.
Гивенс задумчиво почесал переносицу, будто соображая, о чем еще сказать. Посмотрел на Аникеева, перевел взгляд на Карташова и неожиданно улыбнулся – улыбка была смущенной.
