— Введите!
Когда же генерал — огромного роста, с обвислыми усами, с кривыми ногами урожденного кавалериста — вошел, Керенский смерил его презрительным взглядом:
— Кто вы такой? Крымов опешил.
— Вы — самозванец! Я слышал, что вы умны и удачливы. А на поверку оказалось, что вы бездарны!
Саженный генерал, как огромная рыба на мели, начал заглатывать воздух.
— Да-да, бездарны! Посмотрите на карту: части вашей армии — конной армии! — разбросаны сейчас по станциям и разъездам восьми железных дорог! Солдаты уже какие сутки сидят без еды и даже не могут вывести из вагонов лошадей! Не только вы, но и командиры ваших дивизий и полков толком не знают, где находятся ваши эскадроны и сотни!
— Да ты!.. Да как ты!.. — задохнулся генерал.
— Я, министр-председатель и верховный главнокомандующий, вручаю вам удостоверение, подтверждающее, что вы имеете право свободного проживания в Петрограде… — Керенский протянул Крымову один бланк, сделал выразительную паузу, — а также сие предписание, с получением которого вы должны отправиться в чрезвычайную следственную комиссию, к главному военно-морскому прокурору, для дачи показаний об участии в преступном замысле.
— С-сволочь! Гнусная тварь! — взревел свекольный от ярости кавалерист. — А твое честное слово?
— Не под такое ли слово пытался заманить меня в Ставку ваш соучастник Корнилов?.. Можете быть свободны. До трех часов пополудни. В три часа извольте явиться для допроса к прокурору.
Крымов тараном выбил дверь кабинета. Спустя час министру-председателю позвонил адъютант из военного министерства, с Захарьинской:
— Сию минуту здесь выстрелом из браунинга генерал Крымов покончил с собой!..
Предписание Керенского, полученное в Ставке после вчерашних переговоров Корнилова с Алексеевым, гласило: «Все оперативные распоряжения, вызываемые настоящей стратегической обстановкой и действиями противника, должны быть отдаваемы генералом Корниловым и его штабом. Распоряжения эти подлежат точному исполнению со стороны главнокомандующих фронтами и всех войск. Все оперативные перевозки, указанные генералом Корниловым, подлежат немедленному исполнению, если они были прерваны».
Таким образом, Корнилов восстанавливался, хотя и временно, во всех своих правах. Он мог по собственной воле продолжать передислокацию войск. Восстанавливалась наконец и связь. Но в шквале обрушившихся на главковерха телеграмм, радиотелефонограмм, телефонных звонков, лент с аппаратов Юза и Морзе была такая сумятица и неразбериха, что у Корнилова голова шла кругом. «Крымов бросил армию и выехал в Петроград!..» Зачем, почему, один, без войск? Переметнулся на сторону «фигляра»? Быть того не может!.. «Родзянко официально заявил: „Никогда ни в какой контрреволюции я не участвовал и во главе фронды не состоял. И вообще могу сказать одно: заводить сейчас междоусобия и ссору — преступление перед родиной“». А его собственноручная телеграмма из Москвы? А обещания, с глазу на глаз, всемерной поддержки тузов промышленности и правых политических деятелей?.. Жирный индюк!.. Милюков «отбыл на отдых в Крым»… Чего же стоили его слова в салон-вагоне Александровского вокзала в Москве?.. Позор!..
Перед глазами Корнилова вставала картина его прибытия в первопрестольную: как несли на руках к автомобилю, украшенному георгиевским флагом, как ехал он в Кремль через Воскресенские ворота — по царскому пути — на поклонение к Иверской. Стыд!..
А донесения все сыпались, будто прорвало в половодье, в ледоход плотину: офицеры разных рангов, разных частей запрашивали, требовали, молили прислать продовольствие, фураж, деньги на выплату жалованья, дать приказы, что делать дальше… Потом в брешь хлынуло — копиями, для сведения Ставки, а по первым адресам: в Совдепы, в центральные комитеты партий, Временному правительству: «Требуем! Требуем! Требуем!..» Телеграммы от фронтовых, армейских, корпусных, дивизионных, полковых, батальонных комитетов: «Требуем предать изменника военно-революционному суду! Требуем для него того, что он ввел для нас, солдат: смертной казни! Казни! Казни!..»
И вдруг со всей очевидностью Корнилов понял: вся многомиллионная русская армия против него! Та армия, которой он жестоко повелевал и от имени которой давал клятвы. Из всех сотен полков он может положиться лишь на два — на Корниловский, насчитывающий около трех тысяч штыков, и на Текинский, имеющий восемьсот сабель. Может быть, все же Крымов раздавит Питер?..
Вбежал дежурный офицер с узла связи. Он был бледен. Листок дрожал в его пальцах:
— Ваше высокопревосходительство! Из военмина получено сообщение, что генерал Крымов только что застрелился!
— Не может быть! — грохнул он кулаком об стол.
«Не может быть! Малодушие, непростительное для генерала!..»
Стиснул челюсти. Под скулами каменными буграми выпятились желваки. Н-не-ет!.. Он такого подарка им не преподнесет! Он будет, как волк, отбиваться до конца!..
Солнце уходило с левого фланга за дальние сиреневые леса.
Красногвардейцы, все еще распаленные недавним боем, были возбуждены. Бой оказался скоротечным. Когда казачья лава вынеслась в поле, командир с леденящим душу спокойствием приказал подпустить ее ближе, ближе… А потом громоподобным, будто ударившим с неба, голосом рявкнул:
— Отря-ад, залпом — пли!
Ударили и пулеметы. Впереди вздыбились кони. Группа всадников повернула. Другая, забирая в обход холма, перешла в галоп. На земле бились раненые лошади. Доносились крики. Десятка два фигур поднялись. Казаки, путаясь в полах шинелей, пошли врукопашную.
— Бойцы, за мной! — крикнул командир и первым выскочил из окопа.
Атакующие остановились, смешались, показали спины.
Командир приказал не преследовать их. Возможно, там главные силы и красногвардейцев хотят заманить в ловушку. А боевая задача отряда — не пропустить врага в сторону Питера. Что до горстки всадников, обогнувших холм и исчезнувших позади, в березняке, то не могут они представлять никакой опасности. Пусть себе плутают по долам.
Вот и весь бой. Ни одного убитого в отряде или даже раненого. Ай да командир! Вот что значит фронтовик, дважды георгиевец!..
Антон тоже был доволен. Красногвардейцы показали себя настоящими солдатами. Никто не дрогнул, хотя для большинства из них это был первый бой. Если такой станет вся революционная Красная армия — кто будет ей страшен!.. Но это — в будущем. А сейчас, может быть, последует новая атака, и против их отряда пойдет куда больше вражеских сил — иначе отчаянный наскок казаков абсурден. Да, скорей всего, это была головная застава, проведшая разведку боем. Ну что ж… Красногвардейцы поверили в своего командира. А это очень много значит: дисциплина должна быть сознательной, подкрепленной доверием. На этом доверии, на понимании целей борьбы всеми от бойца до командующего — будет строиться будущая армия пролетарской республики!..
Этот бой, а верней — контратака напомнила ему давнее: его первый день на фронте. Как давно это было, хотя прошло лишь немногим более года! Мамочки мои, да неужели ж только один год?.. А как все изменилось! И в его жизни, и в судьбе всей России!..
Позади, со стороны железнодорожной насыпи, послышался нарастающий гул. Бойцы начали оборачиваться, выскакивать из окопов.
Показался паровоз, влекущий за собою вереницу товарных вагонов. Поезд остановился. Из теплушек посыпались люди. Над ними взметнулось красное полотнище.
— Наши! Наши! — закричал Сашка Долгинов. — Подмога с «Айваза»! — и по-мальчишески опрометью понесся к ним навстречу.
— Товарищ командир революционного отряда Красной гвардии! — неумело взял под козырек пожилой мужчина с черными, в густой проседи усами. Принимай под свое начало. Пополнение с
