Мало того, что донцы, — его дивизия, его полк!.. Вот это удача!.. Не понадобилось и разъяснять: кто да что и почему в ненавистной мазутной рванине.
— Где Гаркуша, мой вестовой? Где конь? Где мое оружие и амуниция?
Все оказались в сохранности, и вестовой, казачонок первого года службы из Семикоракор, тянулся в струнку, испуганно моргая глазами.
Шалый набросился на штабистов полка:
— Ну, усуропили, ешь-мышь двадцать!.. Чуть голову ни за понюшку не сложил! Мое дело — р-рубить красную сволоту, а не шашкаться-машкаться с ними!.. — Он клокотал от ярости и жаждал действия. — Когда выступаем на Питер?
— Отбой вроде бы, — с досадой объяснил ему штаб-ротмистр. — И с той и с другой стороны насыпали приказов: и Керенский изменник, и Корнилов изменник — не поймешь, не разберешься. Пока приказано оставаться здесь и ждать последующих распоряжений.
— Э, нет! — взревел он. Ждать — это было выше его сил. — Слышите?
Откуда-то издалека доносилась стрельба.
— Там рубятся, головы кладут, а мы у баб под подолом в деревнях отсиживаемся? Я своих поведу!
— Один эскадрон на весь Питер?
— А хоть бы и так!..
Его эскадрон стоял отдельно в деревеньке у окраины леса. Шалый собрал казаков:
— Станичники! С москалями да питерцами, хочь красными, хочь черными, у нас общих делов нет! Слышите, кровавый бой идет?..
Сюда тоже долетал глухой горох выстрелов.
— Фабричная сволота в кольцо нас забирает! Я зову вас: прорубимся — и айда на Дон, там атаман Каледин казаков собирает!
Казаки слушали. Но кое-кто глядел сумрачно, а кто и отводил глаза.
— Неужто, станичники, хвосты поджали? — Он уловил перемену в настроении. — Не приказываю, а зову с собой добровольцев! Смелым бог владеет, а отрепков мне и задарма не надоть! Кто со мной — два шага вперед.
Почти все казаки эскадрона, возбужденные словами есаула, шагнули.
— Нет часу на тары-бары! Пять минут на сбор — и выступаем!
Увидел на деревенской улице толпу пеших. Солдаты не солдаты, да и не казаки.
— Кто такие?
— Кажись, московские юнкера и ихние офицеры. Прибыли на подмогу, а дела нет, вот и маются, — объяснил вестовой.
Шалый пригляделся к одному из чужаков, молодому рослому подпоручику с орденом на френче:
— Да никак Катя-Константин? Ёшь-мышь!..
— Это вы, Тимофей Терентьич? Вот встреча!
— Уже и с орденом, ну, молодец-соколик! Больше не соответствует тебе бабское имя! Хочешь со мной на дело? — И, не дав опомниться подпоручику, приказал Гаркуше: — Коня моему другу и казацкую шашку! Отобрать у того, кто струсил, а боевому офицеру — дать!
По совести говоря, Катя не жаждал никакого «дела». Но есаул действовал стремительно. А рядом стояли и во все глаза глядели на офицера его питомцы-юнкера. И ему было лестно, что бравый есаул, дважды георгиевский кавалер, приглашает «на дело» именно его, а не кого-то другого.
— Пошли! — обнял Катю Шалый. — Сей минут и выступаем! Рубить сволоту, спасать Расею! Хо-хо, вот будет кровищи!..
Костырев-Карачинский не очень-то был силен в верховой езде. Да и откуда? Училище его было пехотным. В Александровском, уже будучи командиром взвода, он несколько уроков взял в манеже, но и только. Однако отступать некуда: попал в стаю — лай не лай, а хвостом виляй…
Через полчаса, пройдя на рысях через лес, они уже рассыпались лавой и неслись через ухабистое, все в рытвинах, поле к вздымавшемуся по дальнему его краю взгорку.
Катя, что есть силы вцепившись в поводья, бился о седло и думал только об одном — как бы не упасть. Освободить от поводьев правую руку и выхватить, подобно казакам, шашку — и мысли такой у него не было; Да и рубить ею он не умел.
Взгорок молчал. Подпоручику казалось: сейчас они проскочат поле — и все. Впереди вдруг разверзся овраг. В это мгновение с гребня грянул залп, застучали пулеметы.
Катя опустил поводья и рухнул с лошади наземь.
Еще минувшим вечером Керенский подписал указ об увольнении Савинкова от должности военного генерал-губернатора Петрограда, а Филоненко — с поста помощника генерал-губернатора и командующего войсками. И тот и другой поступали «в резерв» Временного правительства, что являлось едва замаскированной формой полной отставки: в июле так министр-председатель поступил с Брусиловым, с тех пор полностью выключенным из игры. Однако Керенский при последней, уже полуночной встрече с Савинковым не решился в лицо сообщить ему об этом — позвонил в военное министерство нынешним утром и сказал по телефону.
— В таком случае прошу освободить меня от обязанностей управляющего военмином и мормином! — вспылил экс-губернатор.
— Что ж, Борис Викторович, если вам так угодно. Угодно это было прежде всего самому премьеру. По нескольким причинам. Одна, внешняя — несмотря на бурную деятельность Савинкова на посту генерал- губернатора и его последние публичные поношения Корнилова, все — и в Совдепах, и в партиях — неразрывно связывали его имя с именем мятежника-генерала, в такой же степени распространяя эту связь и на Филоненко, все дни плетения заговора пребывавшего в Ставке бок о бок с бывшим главковерхом. Главная же, сокрытая причина заключалась в том, что отныне и на будущее Керенский решил приближать к себе только безупречно послушных лиц, во всем обязанных ему и без него не имеющих никакого имени, дабы не возникало соперничества. Серые, никчемные?.. Не беда, лишь бы исполнительны. На все посты, до этого часа занимаемые Савинковым, он назначил теперь новоиспеченного генерала Верховского.
— Что до господина Савинкова, то меня для него нет ни в какое время, распорядился премьер, все еще опасаясь честолюбивого террориста.
В этот день угроза корниловского наступления уже полностью миновала. Керенский почувствовал успокоение. Пережитое уже не представлялось ему таким страшным. Он разослал по фронтам — с указанием расшифровать лично телеграмму, в которой потребовал, чтобы комиссары правительства сообщили об отношении высших командных чинов к «корниловскому инциденту». Именно инциденту — не более. Как триумфатор, принял он явившегося с повинной князя Багратиона, командира Кавказской туземной дивизии, торжественно заявившего, что был введен в заблуждение и считает за честь выразить свою преданность Временному правительству и новому верховному главнокомандующему. Керенский обласкал князя и отпустил с богом, сказав, что зла не держит и хулы на него не возводит.
Иное дело — Крымов! У двух направлявшихся к командующему Отдельной армией и перехваченных посланцев Корнилова — полковника Лебедева и подъесаула Текинского полка — были обнаружены документы, изобличавшие главковерха и Крымова в коварном замысле, в недавнем времени именовавшемся попыткой «цареубийства». С генералом он поговорит!..
И вот министру-председателю доложили, что командующий Отдельной армией прибыл в Зимний дворец.
