— Что сделать надо?! — сразу протрезвел от очередного обильного возлияния насмерть перепуганный Мухаммед-Буляк.
— Надо имама позвать. Он скажет.
— Зови скорей!
Благочестивый Сафар-Алла, заранее предупрежденный, явился и пояснил видение Ачи-Ход-жи так:
— Али-ан-Насир взывает к мщению. Дух его можно успокоить только под сенью мазара, освященного трехдневной молитвой перед праздником мирадж[80], причем третья молитва должна быть произнесена в сам праздник.
— Но этот праздник теперь только через год наступит, — испугался Мухаммед-Буляк, и младенческое лицо его стало серым, как у мертвеца.
— Я буду все это время молиться за тебя, о Великий Султан, — пообещал Сафар-Алла. — А потом, увидев, что строится мазар, дух Али-ан-Насира перестанет прилетать во дворец.
— Тогда стройте скорее!
— Но... — замялся имам, — для мазара деньги нужны.
— Ачи-Ходжа, пусть он возьмет из казны, сколько надо.
— Слушаю и повинуюсь, о Мудрейший, — склонился хитрый старик. — Только...
— Что еще?
— Из казны много золота украл этот разбойник Аляутдин...
— А разве его еще не поймали?
— Кудеяр-бей с тысячей батыров настиг беглецов, но в бою был разбит... Хорошо бы объявить в народе сбор денег на богоугодное дело.
— Я возьму это на себя, — сказал Сафар-Алла.. .
Деньги собрали, и немалые. А через год над могилой Али-ан-Насира возвысился роскошный мавзолей. За этот год много событий произошло. Переменчиво было время и для султана Мухаммед- Буляка.
Город же — блистательный Сарай ал-Джедид — продолжал шуметь своими базарами, пронзительными голосами муэдзинов, звоном молотков по металлу, возгласами погонщиков и водоносов, ревом ослов...
Месяцы с грохотом катились по его улицам.
Глава четырнадцатая
В земле эрзя
Смерть султана Али-ан-Насира не очень-то взволновала Араб-Шаха. За свои тридцать два года жизни он едва ли не двадцать провел в боях и походах и повидал тысячи смертей и реки крови. Он ненавидел города, считая их гнездами разврата, клеткой для вольного человека и смертной западней. Поэтому-то хан и не откликнулся на зов великого Карачи Аляутдина. Араб-Шах считал безумием, не имея достаточно большого и надежного войска, совать голову в эту западню — Сарай-ал-Джедид, которая стоила жизни двум десяткам султанов только за последние двадцать лет.
Но он отговаривался иной причиной:
— Где в Сарае ал-Джедиде разместить конницу и как ее там прокормить, а? Все, что надо батыру, степь дает. Мы конями сильны и все нужное нам у врага берем!
Этот девиз когда-то провозгласил Потряса-тель Вселенной, завоеватель полумира Чингисхан. Но — а Араб-Шах, видимо, этого не учитывал — с тех пор прошло более полутораста лет и мир, то есть враг Завоевателей и Потрясателей, тоже кое-чему научился.
Кок-ордынский военачальник много знал о войсках и полководцах Востока и ничего о Русской земле. И тем не менее он бесконечно презирал этих «урус-медведей» и был уверен, что сокрушит любое их войско всего с одним туменом ордынской конницы.
Сагадей-нойон предостерегал его:
— Я встречался с урусами в битвах. Это храбрые и стойкие воины. И если они успевают встать стеной, то сломить их почти невозможно.
— Самый искусный полководец у них коназ-баши Димитро из Мушкафа, — поддакнул нойону Аляутдин. — Он покамест не проиграл ни одного сражения.
— Я громил тумены несокрушимой хорезмийской конницы самого Аксак-Темира! — смеялся Араб-Шах. — Что за воин, если он без коня? Ни напасть внезапно, ни отступить стремительно. А разве даже очень сильный человек способен сдержать всю тяжесть всадника с конем? Посчитай, насколько конный батыр больше пешего воина весит.
— Урусы научились опрокидывать самых тяжелых всадников, — не сдавался Сагадей-нойон.
— Посмотрим. Вот лето наступит, тогда пусть урусы меня опрокинут...
Невольно очутившись между двух огней — готовой к отмщению Русью и силой Мамаевой, — лихой потомок Джучи-хана не растерялся: в жизни его случалось и не такое. Главное — у него снова есть войско, а уж как им распорядиться, Араб-Шаха учить не надо.
Наступила весна, взбухли ручейки и реки. Земля мордвы-эрзя стала непроходима ни для пешего, ни для конного, и опасаться покамест было некого.
Хан размышлял: «Что делать? Никакие клятвы теперь не связывают меня, и я могу обрушить свой гнев на любой город Дешт-и Кыпчака. Повод достаточный: месть за смерть моего спасителя султана Али- ан-Насира. Но это потом. А сейчас мне большая победа нужна. Она позовет в мое войско много новых батыров...»
— А если все же на Гюлистан ал-Джедид напасть? — проговорил он вслух.
Город Гюлистан ал-Джедид, что значит «Новый златоцветный розовый сад», был летней ставкой Мамая-беклербека. Он стоял на берегу Ак-Идила, притока Северского Донца. Там работали три монетных двора, — значит, много серебра скопилось. Сам дворец эмира чуть ли не целиком из золота. И охраны — тысяч пять батыров всего.
«Гюлистан ал-Джедид можно захватить внезапным ударом, — соображал Араб-Шах. — Но тогда Мамай двинет на меня все свои силы. А бежать мне некуда».
Мысленный взор полководца устремился через Волгу, на богатый город Булгар ал-Махрусу.
«Для нападения на него надо переправиться через Итиль. Да и крепость обнесена высокой каменной стеной, а сил у меня до смешного мало — около восьми тысяч всадников. Не-ет... Надо на урусов напасть, — решил чингисид. — Но в Нижнем Новгороде меня ждут, — значит, надо ударить на Рязань. Там тоже много всякого богатства. Самое главное — большой полон захвачу. Рабы сегодня очень дорого стоят: много золота выручу...»
Солнце пригревало все жарче. Трава появилась. После зимней бескормицы кони крепли на глазах. Дичи в лесах появилось — видимо-невидимо. Татары повеселели. Мордовские князьки Пиняс и Куторкан снабжали Араб-Шаха и его мурз обильной едой.
И только спала вода в реках, ордынцы, перейдя Цну, внезапно вторглись в Рязанское княжество. Полководец Востока пробовал свой меч на неведомых ему воинах Восточной Европы.
В двух стычках Араб-Шах-Муззафар разбил отряды рязанских воевод и осадил город Пронск. На предложение сдаться защитники крепости сделали из тыквы весьма похожую копию головы наивного пришельца, снабдили ее мерзким шутовским колпаком, насадили на копье и, хохоча, стали размахивать ею, стоя на высокой деревянной стене. Рассвирепевший хан трижды посылал своих батыров на штурм. Но руссы, ловко работая луками, мечами и рогатинами, каждый раз сбрасывали их в ров.
А на утро следующего дня к Пронску подошел с силой бранной сам великий князь Рязанский Олег Иванович. Вот тут-то Араб-Шах и померялся с ним силами. С утра до вечера рубились враги. Ни тот, ни другой не смог перемочь. На второй день сражаться не стали: князь предложил откуп в тысячу новгородских
