поясе висел обоюдоострый прямой русский меч в потертых от времени ножнах. Шлема на голове не было, серебристые кудри старика волнами ниспадали на плечи.
Позади трона застыли два рослых гридя в посеребренных кольчугах. Обнаженные двуручные мечи лежат на правом плече каждого; в неподвижности воинов угадывалась скрытая сила сжатой до предела стальной пружины.
Пленника приволокли, поставили в пяти шагах от трона. Хазран-тархан, собрав всю свою волю, стоял гордо не шелохнувшись.
— Развяжите ему руки! — распорядился Асмуд.
Колюта кинжалом разрезал сыромятные путы. Затекшие руки хазарина выпрямились не сразу, однако он даже не поморщился, не подал вида, что ему больно.
— Сказывай! — кивнул Асмуд Колюте.
Тот обстоятельно повторил рассказ о сече в Диком поле, обо всем, что поведал ранее воеводе Слуду.
— Великий князь Святорусский! — закончил Колюта, не отрывая глаз от Святослава. — Воевода наш сказывал, што хан сей козарский сродственник самого хакана Урака и ведает много тайного.
Святослав сидел все так же неподвижно и молча, только коротко кивнул головой.
— Великий князь Киевский и всея Руси, — торжественно проговорил воевода Асмуд, — жалует тебя, гридень Колюта, златой гривной на шею[47] и переводит в свою старшую дружину сотским!
— Исполать тебе, великий князь и осударь! — поклонился удалой разведчик и, сняв шлем, коснулся им носка своего запыленного сапога.
— А покамест пойди к отрокам. Омой раны свои да отдохни малую толику...
Когда Колюта, сопровождаемый отроками, вышел, воевода, повернувшись к пленнику, спросил по- хазарски:
— Желаешь ли чего сказать, хан? Тот презрительно отвернулся.
Искра вспыхнула в глазах Святослава и тут же погасла. Асмуд продолжал:
— Значит, ничего сказать не желаешь... Ну, воля твоя. Эй, отроки! — громко крикнул он по-хазарски, как бы забывшись. — Покличьте в гридницу волхва бога Перуна. — И пояснил: — Мы поступим с тобой, князь Хазран, как некогда поступили предки твои с агарянским[48] воеводой Рахманом.
Ужас мгновенно исказил доселе невозмутимо-надменное лицо хазарского военачальника. Как его предки поступили с арабским полководцем Абд-ар-Рахманом, он помнил хорошо, хотя более трехсот лет прошло с тех пор. Тогда, в 654 году, арабы стремительно прорвались в земли Северного Кавказа и обложили богатый хазарский город Беленджер. Случилось упорное и кровопролитное сражение. Пришельцы были разгромлены. В битве погиб предводитель арабов Абд-ар-Рахман, а вместе с ним и четыре тысячи его воинов. Около пятидесяти тысяч чужеземцев попали в плен, и почти столько же с боем ушли восвояси.
Труп ранее очень удачливого арабского военачальника хазары забальзамировали, посадили в огромный глиняный кувшин и более ста лет возили с собой в походы, веруя, что непогребенный дух врага- героя помогает им одерживать победы.
Хазран-тархан понял, что руссы хотят теперь и с ним проделать то же самое. Лестно конечно, что тебя так высоко ценят, но ведь тогда он, бек хазарский, помимо своей воли станет помогать врагу.
— Ты не сделаешь этого, каган Святосляб, — прерывающимся голосом заговорил доселе упорно молчавший Хазран-тархан. — Я мусульманин и Аллах не... — он запнулся, поняв, что говорит что-то не то.
Воевода Асмуд с усмешкой пояснил ему:
— Рахман был еще большим исмаильтянином, чем ты, и бог ваш, аллах, отвернулся от него. Нам нужна победа, а...
Глаза хазарского военачальника безумно блуждали по лицу русского воеводы. Потом они все же обрели осмысленность. Хазран-тархан обернулся, как бы ища поддержки у неведомого защитника, потом простер руки к Святославу и с дрожью в голосе сказал по-русски:
— Честь воина и мусульманина взывает к твоей княжецкой чести, каган Святосляб! Прикажи зарубить меня мечом, брось под топор палача или пусть пронзят меня десятком стрел. Дай мне смерть от сабли воина, но предай земле прах мой, как велит шариат[49]!
— Не честию пришел ты к нам, князь козарский. А крадучись, ако тать [50] в нощи. Отчего ж ты чести просишь? — сурово молвил Асмуд. — Мы честию встречаем гостей званных, а с незванными поступаем, как нам выгодно. Вражеский князь — добрая и угодная Перуну жертва. Это лучше, чем тьма[51] простых воев. Нам нужна победа! — повторил витязь. А кто поможет добыть ее, кроме Перуна што будет нести неупокоенный дух твой впереди наших дружин на страх ворогу и Святой Руси во благо?
— За твое обещание похоронить меня с честью, я помогу тебе, каган Святосляб.
— Сказывай, — остро глянул на пленника Асмуд. — Поглядим, будет ли весть твоя стоить жертвы богу разящему. Эй, отроки, повремените с волхвом!
— У стен Куявы стоят полоцкие купцы, — медленно заговорил тархан. — Во время осады, по сигналу наших беков, они ночью откроют ворота на поле Богатуров, где должны будут соединиться наши и печенежские тумены.
— На Войново поле еще взойти надобно, даже через открытые ворота, — равнодушно обронил Асмуд. — Что еще поведаешь нам?
Воевода не удивился услышанному. Коварство всегда было неотъемлемой частью ратной науки и ценилось наравне с доблестью...
— Здесь, под Куявой, стоят две ладьи с варангами. Но товаров у них нет, — не удержался от ухмылки тархан. — Только каган-беки У рак не успс еще договориться с беком варангов Олугардом. То ли в цене че сошлись то ли варанги тебя страшатся, потому что их мало. Этого я не знаю.
— Какая сила на нас идет? — спросил Асмуд. — Верно ли гонец сказывал?
— Верно. Четыре, тумена идет на Урусию от Хазарии. Три сюда, на Куяву, а один поворотил на Чурнагив. На совете у кагана-беки ромейский тудун[52] Калокир из Хурсана звал всеми силами ударить на Чурнагив, потом на Лубеч и захватить землю Деревуш с городом Курастан. К этому времени лесные люди должны перебить твоих тудунов, каган Святосляб, и помочь нам. И уже от земли Деревуш тумены кагана-беки повернули бы на Куяву. А той порой печенежские кони прилетели бы со стороны степей, и Куява оказалась бы зажата, как ячменное зерно среди жерновов... Но тумен- тарханы не согласились. Они боятся, что печенеги захватят караваны купцов, разорят Куяву и ничего нам не оставят. Число грязных кяфиров подобно песку в пустыне, а коварство их известно.
— Корысть невмочь, припевка не в лад, — рассмеялся Асмуд — Один тянет за нос, другой за корму, а в лодии не сидеть никому! Хакан Урак мыслями Александр Греческий, а делами прислужник купеческий! Встретил бы его там, в земле Древлянской у Искоростеня, Свенельд с дружиной могутов — куда голова, куда хвост! И бежать некуда! И оказались бы козары сами промеж двух жерновов. Счастье Ураково, что послушался своих воевод, а не хитрого грека Калокира. Да и счастье ли это ему, коли к нам идет?
— Мыслями и делами кагана-беки Непобедимого управляет сам Аллах Всевидящий и Всемогущий! — гордо выпрямился Хазран-тархан и, повернувшись к великому князю Киевскому, сказал: — Я ничего не утаил, каган Святосляб! Оцени сказанное мной и дай мне хорошую смерть, которая на черных крыльях перенесет меня к престолу Аллаха Всемилостивейшего и Справедливого! Ты не можешь отказать мне в почетной смерти, каган Урусии!
— Разве не желаешь ты выкупить златом жизнь свою и свободу! — спросил Асмуд.
— Нет! Попав в полон, я опозорил доблестное братство ал-арсиев, к которому принадлежу. Ценой же предательства я покупал себе почетную смерть, а не позорную жизнь!
— Быть по сему! — воскликнул Святослав и резко поднялся с трона. — Слава доблести твоей, хан Казаран! Ты заслужил почетную смерть! И похоронен будешь по обычаю веры твоей! Гриди посекут тебя стрелами!
— Ты велик и справедлив, каган Святосляб! — гордо выпрямился хазарский военачальник.
Когда стражники вывели храброго Хазран-тархана, Святослав сказал:
