Альбида упорхнула. Русс невольно шагнул за ней следом.
— Ярл Летко! — отрезвил его громкий голос варяга. — Ты понимаешь свершенное тобой дело?
— Конунг! — Голос русса мгновенно, как в битве, обрел стальное звучание. — Конунг Ольгерд, я прошу отдать мне в жены твою дочь!
— Я не против такого союза. Но... ты знаешь, по обычаю моей родины такой союз скрепляется кровью на свитке договора.
— Яз готов!
— Ярл Олав! — позвал Ольгерд. — Подай нам пергамент и все, чем писать.
Видимо, у Олава все было приготовлено заранее, и он не заставил себя долго ждать.
Ольгерд, как все варяги, был не только воином, но и купцом, расчетливым и холодным. Условия в договоре были записаны жесткие. С пренебрежением к богатству, свойственным большинству руссов, Летко согласился на все.
— Дочь! — крикнул Ольгерд. — Приди к нам!
Вошла Альбида, бледная от бессонной ночи и любовного томления и оттого более прекрасная. Она встала поодаль.
— А теперь при ней мы смешаем нашу кровь, ярл Летко, — сказал конунг и кинжалом полоснул по запястью.
То же, метнув взгляд на Альбиду, сделал Летко. Русс и варяг соединили раны и смешанной кровью оттиснули на пергаменте отпечатки ладоней: конунг — правой руки, Летко Волчий Хвост — левой.
— Дочь! — Варяг не мог скрыть торжества. — Отныне ярл Летко мой сын, а ты невеста его! Сегодня перед ликом солнца и всех воинов наших мы громогласно объявим об этом!
— Я подчиняюсь твоей воле, отец! Я иду к зовущему меня сердцу! — сияя лицом и глазами, воскликнула Альбида и порывисто скользнула к Летке. Тот обнял любимую.
— Олав! — прогремел голос конунга. — От имени ярла россов Летки прикажи дружине построиться!..
Воины ровными рядами стояли на твердом от утренней росы песке.
Ольгерд, Летко и Альбида поднялись на травянистый пригорок, встали лицом к богатырям.
— Братья! — могуче воззвал привыкший к грохоту сражений и бурь варяжский вождь. — Сегодня ярл Летко, ваш воевода, выбрал в невесты мою дочь — прекрасную Альбиду! Мы хотим, чтобы все были свидетелями этого союза. Вот наша кровь на коже свитка. Здесь священные руны[132] брачного договора! Теперь пусть двое воинов подойдут сюда и соединят руки влюбленных!
Из рядов руссов вышел сотский Мина. От варягов вперед шагнул ярл Олав. По знаку конунга свидетели союза приняли из рук отца два перстня и под громкие клики войска подали их жениху и невесте. Но до свадьбы надевать кольца суженые не имели права и поэтому, подняв оковы любви над головами и на миг соединив их, они передали залог клятвы своей на хранение свидетелям. Причем перстень Альбиды остался у Мины, а кольцо Летки взял Олав.
Ольгерд объявил дружине:
— В походе свадеб не играют! После битвы, когда вернемся с победой, прозвенит веселый пир! Слава союзу любви!
— Слава!!! — грянули богатыри, и лес прибрежный тотчас откликнулся громовым эхом.
Вскоре ладейный флот руссов весело и скоро катился по половодью. И летела песня впереди боевого каравана:
Глава пятая
Когда лукавство во славу
Рати притекали к Киеву со всех концов Руси. Сначала воины располагались станом на Подоле и военном посаде на берегу Днепра — Пасынче Беседе. Потом с верховьев приплывали ладьи, отряды грузились в них и следовали на левый берег, где раскинулся шатрами главный боевой стан великого князя.
Сам Святослав и его ближайшие помощники пребывали в постоянных заботах: надо было накормить огромную массу людей, вооружить многих ратников, из других создать дружины по роду боевой деятельности, собрать съестной и ратный запас для дальнего похода.
Основой двадцатипятитысячного войска на этот раз стала пешая рать из добровольцев-сторонников — горожан и смердов. Тысяцкие и сотские охрипли, с утра до вечера обучая мужиков боевому строю и воинским приемам в обороне и нападении.
Святослав был тут же, как всегда деятельный и нетерпимый к беспечности и разгильдяйству. Все знали отношение князя-витязя к слову «авось» и старались не только не следовать этому слову, но и не произносить его.
Куда поведет их беспокойный воитель, ратники не знали. Но среди них пополз слух, что дружины пойдут на Каму-реку, учить уму-разуму царя булгарского Талиб-алихана. Воеводы этот слух не опровергали.
Наконец всему войску было приказано садиться в ладьи.
А за час до этого князь Святослав разговаривал в княж-тереме на Горе с воеводой Претичем. Здесь же присутствовали Асмуд, Свенельд и Добрыня, без которых властитель Руси не принимал ни одного серьезного решения.
— Яз оставляю тебя хранить стольный град Киев, — говорил Святослав, как всегда энергично и напористо. — С тобой будут пять тысяч воев-сторонников. Но... через седьмицу пойдешь следом за нами!
— Куда? — спросил невозмутимый Претич.
— Про то тебе мой гонец скажет!
— Добро...
Сейчас князь стоял на берегу в окружении воевод и наблюдал за погрузкой войска и переправой конницы.
— Улеб, все пороки[133] определил по лодиям? — обратился он к двоюродному брату, начальнику над осадными орудиями.
— Все, княже. Десять тяжелых пороков разобраны и погружены на грузовые лодии. А восемь Спирькиных огнеметов с запасом земляного жира[134], смолы и дегтя тож в караване пойдут.
— А Спирька где?
— При огнеметах своих, маракует там про...
Святослав не дослушал, вдруг шагнул вперед и крикнул:
— Эй, лапотник! А ну, подь сюда!
Все ратники ближайшей ладьи как один повернули головы на княжеский зов.
— Кого тебе, великий князь? — спросил десятский.
