Летко.
— Почему так? — прищурился Харук-хан. — Разве красавица Альбуда-ханум не стоит того, чтобы ради нее подвергнуть жизнь свою смертельному испытанию?
Лицо русса вдруг стало жестким, словно грубой рукой из серого камня вырубленным, голос обрел твердость.
— Красна дева, слов нет! — отчеканил он. — Сердце болит, будто мечом пронзенное. Но еще боле стонет оно за Русь Святую! И яз тут выбирать не волен!
— Кагана Святосляба боишься?
— Не его страшусь, а крови родной земли, коя по моей вине пролиться может!
Харук-хан задумался, пытаясь уяснить для себя логику в словах русса. Не уяснил, сказал хмуро:
— Воля твоя, урус-беки. Твоя воля. Но освобожденная из плена Альбуда-ханум будет ждать тебя в моей орде, под стенами Булгар-кела.
Летко Волчий Хвост не ответил, поднялся. Ему подвели коня. Уже с седла он приказал:
— Мина, бери с собой всех комонников русских, што здесь с нами. А яз с десятком козар в свой стан поскачу. Ежели исполнишь дело, как уговорено, златом осыплю и первым гридем при мне будешь, покамест яз жив!
— На што мне награда? — обиделся Мина. — Яз из дружбы к тебе всю степь перерою, а Альбиду отыщу.
— Добро! — потеплел взором воевода. — Благодарствую и тебе, князь Харук. Видит Перун, яз в долгу не останусь. Может, и встретимся под Булгар-градом, коль гонца пришлешь с вестью, што Альбида в стане твоем.
Харук-хан, тоже сидя верхом, ответил:
— Жди гонца! Он принесет тебе благие вести... Зарир! Возьми тысячу воинов, обшарь всю степь вокруг, но поймай Бичи и верни Альбуду-ханум ее жениху!..
Бичи-хан с полусотней головорезов спешно уходил к буртасам. Он мечтал продать красавицу Бурзи- бохадур-хану, который с ума сходил при одном упоминании о беловолосых и голубоглазых женщинах. Альбида была именно такой, к тому же писаной красавицей. Хан-конокрад уверил себя, что эта «лошадка» придется по вкусу властителю Буртасии и обойдется ему недешево и что за ценой тот не постоит.
Бичи-хан отлично знал норов, наверное, всех лошадей на свете, но с женщинами ему приходилось встречаться редко, даже с хазарками, а норманнка ему попалась вообще в первый раз...
Тогда, на пиру, ее умыкнули легко и просто. Перед тем как разойтись на ночлег, к Альбиде подошла молодая женщина и шепнула на ломаном русском языке:
— Там ждет тебя один человек. Он хочет сказать что-то важное.
— Кто? — тоже шепотом спросила Альбида.
— Ашин Летко.
— Пошли...
Они и прошли-то не более двадцати шагов в сторону от ханской юрты. Альбиду внезапно накрыли чем-то черным, связали и понесли. Молодая женщина пыталась сопротивляться, но тщетно: она попала в цепкие руки! Вскоре ее положили поперек седла, и сильный конь понес пленницу в неизвестность. Скакали долго. Когда остановились, с нее сняли покрывало. Свет ослепил: ночь отринулась перед яркой утренней зарей.
Альбида огляделась. Со всех сторон ее окружили воины-кочевники в полосатых халатах. Один из них, в более добротной одежде, оскалил хищный большой рот.
— Я Бичи-хан, — сообщил он. — Ты мой ясырь[140]. Плакать будешь? Кричать будешь? Все напрасно! Ты в моей воле.
Норманнка насмешливо глянула ему в лицо:
— Я никогда не плачу. Я дочь сурового Севера! А в том краю рождаются только несокрушимые воины! Не пожалеть бы тебе потом о содеянном тобой...
— Ха! Я никогда и ни о чем не жалею! Я Бичи-хан — гроза хазарских степей!
— Слыхала.
— Это хорошо. Так что будем делать? Сама в седло сядешь или насильно повезем?
— Я с конем управлюсь не хуже тебя, — презрительно сообщила дочь варяжского конунга. — Сила сейчас на твоей стороне. Поеду как воин, в седле!
— Ты умная женщина! — восхитился ее хладнокровием разбойник. — Ночью опять будет большая скачка. Мы пересядем на свежих коней, чтобы уйти от погони.
— Куда мы едем?
— Узнаешь потом...
В ту ночь они не слезали с седел. На привале Бичи-хан сказал со смехом:
— Э-э, Альбуда-нисо. Не строй мне глазки. Я не Ашин Летко, чтобы от чар твоих раскиснуть. Мне женщины безразличны. Ты мне лучше свое золото отдай. К чему оно тебе теперь? Сама отдашь или... — Разбойник выразительно глянул ей в глаза.
Альбида молча сняла ожерелье из самоцветов, золотые кольца — подарки Летки — и протянула разбойнику, попросила:
— Оставь этот перстень, — она показала на средний палец левой руки. — Он не из золота и стоит дешево. Это память о матери.
— Бери, — великодушно согласился Бичи-хан. — Мать надо помнить и подарки ее беречь! — философски заключил он.
Альбида поблагодарила.
Пленница вроде бы смирилась со своим положением, но старый конокрад был настороже: от красоты писаной веяло неуловимой угрозой. На следующем привале он хотел было связать ее, но норманнка рассмеялась ему в лицо:
— Вот богатырь, бабы испугался!
Разбойник нахмурился, рука невольно легла на рукоять кинжала. Пленница насмешливо смотрела ему в лицо. Хазарин расхохотался:
— Я проверял тебя. Ты храбрая женщина. Спи здесь. Вот тебе попона и седло под голову...
Около пленницы постоянно бодрствовали десять воинов, сменяемых трижды в сутки. Однажды атаман сказал Альбиде:
— К Бурзи-бохадур-хану едем. Он, наверное, тебя своей женой сделает, а мне калым даст, — и опять расхохотался.
— Царицей?! — воскликнула норманнка. — Я всю жизнь мечтала быть царицей! Так поторопим же коней!
На шестой день скачки, а теперь они ехали только днем, отряд достиг берега многоводной реки Итиль.
— Еще два конных перехода, и мы достигнем желаемого! — объявил атаман.
— Я устала, — капризно отозвалась пленница. — Скорее бы уж быть на месте. Мы скачем очень медленно!
— Кони едва идут, — возразил Бичи-хан. — Сегодня привал пораньше сделаем. Куда торопиться? Успеем.
Разбойник до того теперь уверился в покорности Аль-биды, что потерял бдительность. А варяжская княжна только того и ждала. Она давно обдумала месть за позор плена, и час ее настал. За ней уже не следили так строго, как в первые дни. Душа норманнки ликовала: коварство вот-вот должно было нанести неотразимый мстительный удар!
Альбида с нежностью погладила массивный серебряный перстень, великодушно оставленный ей атаманом. Кольцо было полым, а внутри его хранился сильный яд. Пленница только одного остерегалась — хватит ли его, чтобы наверняка отравить весь разбойный отряд. Потом решила: будь что будет!
Гуляя, Альбида подошла к огромному казану, в котором варилась шурпа[141] для всего отряда. Хазарин-кашевар приветливо улыбнулся ей, та улыбнулась в ответ. По-русски повар не говорил, но знаками показал ей, чтобы она помешала в котле, покамест он подбросит в
