Глава 38
В селе Ольга первым делом решила посетить могилу матери. Было еще не поздно, но короткий ноябрьский день закончился, и стало совсем темно. Иван Степанович не был заядлым автолюбителем и чувствовал себя за рулем не очень уверенно, особенно в темноте. Пока доехал до села, прилип от пота к спинке автомобиля. Глаза у него слезились от фар встречного транспорта, и он в очередной раз мысленно спрашивал себя, какого черта он здесь делает и зачем ему все это надо. Так как никто, кроме него самого, не мог ответить на эти вопросы, они остались без ответа. Ему теперь стала часто приходить на ум пословица «Седина в бороду — бес в ребро!», и он осознал ее актуальность.
Съезжать с одной разбитой грунтовой дороги на другую грунтовую, тем более на какую-то подозрительную, он наотрез отказался, как и оставлять автомобиль без присмотра. Вследствие этого к могиле матери Ольга отправилась одна и пешком. Теперь могила не была крайней, ее заслоняли две новых, свежих, стоящих рядком. Ей было очень любопытно узнать, кто из знакомых отправился сюда на вечный покой, но она приехала в село по крайне неотложному делу и не могла зря терять время.
Свежезаряженный аккумуляторный фонарик, взятый из машины Глеба, давал достаточно света, и она сразу вышла к могиле матери. Убрала засохшие цветы, сиротливо торчащие ощипанными головами из литровой банки, наполовину наполненной грязной вонючей водой. Вздохнула: не было грабель, чтобы сгрести множество опавших с соседних деревьев листьев, принесенных сюда проказником ветром. «Надо будет найти время, чтобы навести здесь порядок», — подумала она. Видно, ей придется выслушать нотации от зорких недремлющих старушек из-за того, что плохо ухаживает за могилой матери. Она осветила соседнюю, Манину могилу. К ее удивлению, она была ухоженной, и в банке стояли свежие белые гвоздики. Кто же сюда приходил и что он хотел сказать белым цветом гвоздик? Явно кто-то не местный. Эти цветы никак не вязались с мрачной кладбищенской атмосферой. «Кругом одни загадки», — недовольно подумала она и подошла к могиле Василия. Она тоже была ухоженной, и такие же белые гвоздики стояли у изголовья памятника. «Выходит, Галя постаралась. Откуда такая неожиданная любовь к Мане после ее смерти? При жизни Мани они не питали друг к другу нежных чувств. Их не смогла соединить жизнь, так объединила смерть?» Усмехнулась и вернулась к автомобилю.
Дальше их путь пролегал к бабе Марусе. Проезжая мимо дома, где жила попадья Софья, с неудовольствием отметила молчаливо темные окна квартиры. Где ее с отцом Никодимом носит нелегкая?! Ведь после бабы Маруси Ольга собиралась поговорить с ней!
Баба Маруся с радостью встретила Ольгу и, не слушая возражений, напоила чаем с грушевым вареньем. Все такая же сгорбленная, она все еще была резвехонькая, настоящий живчик. Ольга покорилась и с тоской выслушала сельские новости: кто женился, а кто развелся, у кого родился ребенок, а кто отправился в последний путь на кладбище, кому пишут дети, кто с кем путается, сколько чего получили на свои паи сельчане и многое другое.
Расправившись с первой чашкой чая, Ольга решила, что наступила пора задать интересующие ее вопросы.
— Как там Галя поживает, бывшая соседка матери? — осторожно спросила она.
— Оказывается, она такая умная, хоть наши парубки на нее внимания и не обращали, — сказала старушка. — Поступила учиться. В Киеве. На учителя. А родительскую хату продала — это она неправильно сделала! Когда могла, приезжала бы, картоплю выращивала, городину разную. Было бы подспорье в городе. Соседи бы помогли, я бы тоже на что-нибудь сгодилась. Неправильно сделала — все же родительская хата! Недавно приезжала, заходила ко мне. О тебе расспрашивала, адресок твой взяла, телефон. Часом, не звонила?
— Звонила вчера. Мы толком с ней не успели договориться, связь прервалась. А у вас ее домашний адресок имеется?
— Имеется, только она вскорости думает менять квартиру, переезжать. Далеко ей добираться до учебы.
— Может, вы ее адресок дадите мне?
— Почему не дать? Дам. — Старушка вооружилась громадными очками с одной поломанной дужкой и начала рыться в допотопном комоде, перекладывая множество бумажек, большая часть которых пожелтела от старости. — Вот ее адресок. Пиши. А как увидишь, то обязательно поклон передай, и скажешь, что ее адресок я дала.
— Обязательно так и сделаю, — обрадованно сказала Ольга. — А как там матушка Софья, избавилась уже от своих болячек?
— Выздоровела, выздоровела. Давно выздоровела. Такая ладная и важная ходит, как пава. С весны начнут строиться. Землю им выделили, возле самого ставка. И церковь должна скоро открыться новая! На Крещение обещают освятить. Из Киева приедут.
— Знаю. Батюшка Никодим был в городе, заезжал. Гостинцев привез с огорода. Адресок мой он не у вас брал?
— Нет, не спрашивал. Жалко. Если бы знала, что он к тебе собирается зайти, я бы и сама тебе чего- то передала. Яблоки закрученные, компот из вишни. Может, сейчас возьмешь баночки? А может, у тебя с собой и пустые есть?
— Спасибо, но не могу, бабушка. Водитель посторонний человек, небось уже сердится. К теще ездил, весь багажник забил гостинцами, некуда класть. Меня просто попутно захватил.
— Так чего ты его в холоде держишь? Зови сюда, пусть чаю попьет.
— Некогда, бабушка. Спешит он. Побежала и я. Все же интересно, у кого батюшка Никодим мог мой адресок взять?
— Ума не приложу. Кроме как у меня, больше не у кого. Ульяна скрытная была, никому его не давала, ты только мне после похорон и дала. Помнишь?
— Да ладно, это неважно. Побежала я. Ой, забыла! Никак не уйду я, бабушка. Подруга просила узнать: кто в селе катает яйца, порчу снимает?
— После смерти Ульяны и Мани, упокой Господи их души, никого нет!
— А поблизости, в другом селе?
— А Бог его знает. Слышала, в Сосновке — баба Аныся, а больше не знаю.
— Спасибо, бабушка Маруся. Очень мне помогли. До свидания.
— Бог в помощь! Может, все-таки возьмешь яблучек?
Ольга села в машину и радостно сказала замерзшему, уставшему от ожидания Ивану Степановичу:
— Кое-что начинает проясняться. Поехали прямо, только медленно. Заедем, проведаем материнский дом и поедем обратно, домой.
Ее домашний адрес брала у бабы Маруси Галя, но не брала Софья. А где еще она могла его взять, разве что у Глеба? А заодно и ключи. А Гале зачем надо было спрашивать ее адрес, если она могла его узнать у Глеба? Все сходится на Софье. Завтра, на всякий случай, она перезвонит майору Бондарчуку и… — Вдруг она даже застонала от досады, почувствовав позывы к рвоте. Иван Степанович резко остановил «Жигули».
— Что с тобой? — испугавшись, с тревогой в голосе спросил он ее.
Немного придя в себя, она молча открыла дверцу машины, и ее начало выворачивать наизнанку, рвота была с желчью и кровью. В одно мгновение онемели ноги, голова поплыла кругом. Она почувствовала, что теряет сознание, и откинулась на Ивана Степановича. От кислого запаха, идущего из ее рта, его тоже стало немного мутить. Он слегка придерживал отяжелевшее бесчувственное тело, голова Ольги оказалась между ним и рулем, лишив его возможности выйти из машины. Интуитивно он стал массировать ей виски.
Сознание вновь вернулось к ней, но уже не было ясности мысли. В голове обрывки мыслей водили сумбурный хоровод, возникали непонятные ассоциации. С большим трудом поймала мысль, поразившую ее перед приступом: «Как некто смог или смогла выйти на Глеба, ведь я никому не говорила, где он отбывает срок заключения?»
Состояние ее здоровья с каждым днем становится все хуже и хуже. Необходимо завтра побывать в Сосновке у бабы Аныси, попытаться выяснить, уж не ее ли рук дело эта порча. Да и к Софье сегодня она
