уже не поедет. Завтра с утречка. Отец Никодим, по слухам, ранняя пташка. Как он уйдет, так она сразу же в дом. Сегодня никуда не хотелось ехать. Она с трудом подняла голову с колен Ивана Степановича и приняла сидячее положение.
— Будем ночевать здесь. В доме матери. Доедешь до того дерева, сверни налево, в переулочек, и сразу останавливайся. Там оставим машину на ночь. Дальше пойдем пешком, здесь недалеко — пятая хата справа.
— Не надо этого делать, Оля. Поедем лучше домой, по дороге заедем в больницу «скорой помощи». Тебе совсем плохо.
— Я лучше знаю, что делать. Ты должен понимать, что у меня осталось не так много времени. У тебя есть в машине питьевая вода? Лучше, конечно, минеральная.
— Сейчас принесу.
Ольга пила воду мелкими глотками, постепенно приходя в себя. Самочувствие у нее несколько улучшилось.
«Чувствую себя вместо очень плохо просто плохо», — подумала она и усмехнулась.
— Оля, давай все-таки… — начал было Иван Степанович, но она его прервала.
— Мы ночуем здесь!
— Я боюсь оставлять автомобиль без присмотра, — робко возразил Иван Степанович.
— Хорошо. Будешь ночевать в машине. Когда замерзнешь — придешь. Постучишь в окошко, я открою, отогрею. Дом не перепутаешь? Пятый с правой стороны, — напомнила она.
Иван Степанович заехал в указанный переулок и остался в машине, раздираемый противоречивыми желаниями. С одной стороны, ему не хотелось, чтобы больная Ольга находилась одна в пустом нетопленом доме, с другой стороны, он боялся бросить без присмотра «Жигули» — вдруг сельские умельцы «разуют» машину чужака, уволокут колеса, снимут магнитолу или спьяну бросят бутылку в лобовое стекло? С третьей стороны, он по-прежнему задавал себе вопрос: зачем ему надо было влезать в эту сомнительную историю? И снова уходил от ответа.
За все время, пока колесили по селу, они не встретили ни одной живой души. Только иногда из темноты их облаивали собаки. А в этой части села не было слышно и собачьего лая. Село казалось вымершим.
Иван Степанович решил до часа ночи посидеть в машине и тогда, если все будет в порядке, перебраться в дом.
Глава 39
Ольга с удивлением и досадой обнаружила дверь в дом открытой. Одна из скоб, на которых крепился навесной, теперь бесполезный замок, была вырвана. Галя, видно, не обманывала — кто-то навещал тайком опустевший дом.
Оля затаила дыхание и прислушалась. Темный молчаливый дом словно таил в себе угрозу и ничем не напоминал «родное гнездо». Она заколебалась: может, пойти и «оторвать» от машины Ивана Степановича? Вдвоем будет не так страшно и все же безопаснее. Потом все-таки решилась и, вынув из сумочки газовый револьвер, переступила порог. Вдвоем с револьвером было уже не так страшно, и он более надежный защитник, чем Иван Степанович!
Когда Степан подарил ей этот тяжелый для дамских рук «бульдог», то объяснил, что в его барабане «винегрет» — газовые патроны через один чередуются с заряженными крупной дробью. Силу «бульдога» он продемонстрировал в лесу, поставив на бок пустую банку со шпротами в десяти шагах от себя. Эхо выстрела тогда оглушило Олю, и она увидела, что в дне банки образовалась большая рваная дыра неправильной формы. Потом он научил ее стрелять. С тех пор револьвер не приходилось применять.
Ольга осторожно продвигалась по дому, держа в одной руке включенный фонарь, а в другой — револьвер. Предательски скрипели половицы. В большой комнате, служившей матери одновременно и гостиной, и спальней, она увидела подтверждение слов Гали: круглый стол был сдвинут к буфету, кровать — к противоположной стене, так что половина комнаты была полностью освобождена от мебели. Вдоль всей стены на полу стояло множество огарков свечек. Обследовав обе комнаты и убедившись, что там никого нет, Ольга вернулась в коридор и вкрутила пробки, чтобы можно было зажечь электрический свет, но ее усилия оказались напрасными — видно, в это время в очередной раз отключили электричество. Газовая плита тоже не работала — она сама попросила, чтобы газ перекрыли и опечатали, раз в доме никто не живет.
Ей было немного страшно оставаться одной в пустом темном холодном доме. Она выключила фонарь, чтобы не посадить аккумулятор, и густая темнота, ослепив, окружила ее со всех сторон, обострила слух и ускорила биение сердца. Постепенно темнота стала терять свою плотность и глаза, привыкнув, стали различать отдельные предметы.
Вначале она решила разжечь печь и вскипятить чайник, но потом передумала. Она стала привыкать к обстановке, окружающей ее с пеленок, так что темнота уже не была помехой. «В родном доме и стены помогают», — она теперь убедилась в этом. Ольга подумала: «Вдруг этот таинственный некто решит и сегодня ночью навестить наш дом? Это было бы совсем неплохо, я к этому готова». Она крепко сжала шероховатую ручку короткоствольного «бульдога» тридцать восьмого калибра.
Ольга принесла из маленькой комнаты еще два одеяла и, забравшись с ногами на кровать, полностью укуталась ими, оставив лишь небольшую щелку для наблюдения. Сразу время замедлило бег, словно стало задыхаться и потеряло желание двигаться. Под одеялами благодаря ее дыханию стало тепло, создалась иллюзия комфорта. Знакомая с детства обстановка теперь, через тринадцать лет, прошедших с тех пор, как она покинула этот дом, вдруг заставила вспыхнуть воспоминания детства.
Она снова почувствовала себя маленькой девочкой, запахи, ощущения далекого детства обрушились на нее, так что сомлело сердце. Казалось, сейчас войдет мама, строгая и суровая с другими и такая добрая с ней, и, приняв ее игру, будет делать вид, что ищет ее, оставив убежище на кровати на конец поисков. Найдя, потащит в кухню и угостит горячими пирожками или другой сдобой. Печь было страстью ее мамы.
А она не захотела отпустить душу мамы с земли, обрекая ее на мучения между небом и землей, и все для того, чтобы она исполнила ее замыслы, пребывая в состоянии элементера. Но ведь после смерти это была уже не ее мама, так как, покидая телесную оболочку и приобретая некий астральный образ, она была уже не подвластна человеческим чувствам, добру и злу, любви и ненависти, не могла желать чем-то помочь или навредить.
Тогда Глеб нарушил ее замыслы — сжег магическую лабораторию в бане, позволил душе мамы полностью переселиться в астральный мир. А возможно, она заблуждается, и эта бедная душа мается здесь до сих пор, не имея возможности разорвать земные узы?
Может, сейчас она появится в этой комнате и начнет корить ее за столь жестокое отношение к себе? Словно в подтверждение ее предположения ночная тьма в комнате сгустилась, возникли очертания темной фигуры, неслышно плывущей по комнате, словно и не было скрипучих половиц. Ольга прикрыла рот от ужаса — одно дело вызывать призрак, а другое — нежданно-негаданно столкнуться с ним.
Вдруг в комнате стало светлеть — это призрак поочередно зажигал свечи, стоящие вдоль стены. Ольга, умерив дыхание, наблюдала за невысокой полной женщиной, одетой в черное. Вскоре незваная гостья опустилась на колени перед большой иконой, стоявшей на стуле в углу комнаты. Такой иконы у мамы не было, это Ольга знала наверняка.
— Царице моя преблагая, надеждо моя, Богородице, приятельнице сирых и странных представительнице, скорбящих в радосте, обидимых покровительнице! Зриши мою вину, зриши мою скорбь, помози ми яко грешной. Вину мою прости, разреши ту, яко вопиши: яко не имам иныя помощи разве Тебе, ни иныя представительницы, ни благия утешительницы, токмо Тебе, о Богоматерь, яко да сохраниши мя и покриеши во веки веков. Аминь. Прости меня, Богородица, и упокой душу убиенной мною Ульяны…
Ольга не выдержала и соскочила с кровати. Женщина охнула, оглянувшись, перекрестилась и упала без чувств.
