Ольга подбежала к ней, взяла свечу, подняла ее повыше — и узнала попадью Софью. Та уже пришла в себя, она дрожала и крестилась:
— Свят, свят, Ольга! Это ты иль нечистый дух?
— Я, дорогуша Софья. А нечистый дух и такая же совесть — с тобой!
Ольга стояла над ней, сжимая револьвер. «Надо же, чинуша Софа сама призналась, что убила мою мать!» — подумала она.
— Давай рассказывай все как есть! Иначе… — И она приставила револьвер к голове Софьи.
— Прости меня, Ольга! — Софья зарыдала, стоя на коленях.
— Бог простит. Давай рассказывай, я долго буду над тобой стоять?
— Нечистый попутал меня! Не помогали мне от хвори ни лекарства, ни молитвы, денно и нощно произносимые, гнила заживо, а жить хотелось. Очень хотелось. Когда баба Харита — она пыталась меня спасти от порчи, да сама Богу душу отдала — помирала, — и Софья перекрестилась, — то сказала, что пока ведьма или ведьмак, которые на меня порчу наслали, не помрет, не выдужать мне, не быть мне жильцом на белом свете!
— При чем тут моя мать?
— Знала, что она наслала на меня порчу!
— Откуда?
— А больше некому и незачем. Прогневалась она на меня и наслала порчу, упокой Господи ее душу.
— А что сейчас здесь делаешь? Зачем замок сорвала?
— Епитимью за совершенный грех добровольно на себя наложила — по ночам отмаливаю грехи. Но замка не ломала. Увидела, что дверь открыта, вот и решила, — глотая слезы, объяснила Софья, но утаила, что так делать ей приказала Галя.
— А меня зачем хотела отравить? — спросила Ольга.
— Вот тебе крест, не хотела!
— А передачи отравленные зачем присылала?
— Да не отравленные они! — истерично взвизгнула она. — Галя наказала передать. Да там все овощи свои были, такие ловкие, только с погреба. Никакого яда!
— А когда к Глебу ездила, то о чем договаривалась? Как меня извести? К бабе Анысе в Сосновку ездила, на меня «порчу» заказала по чьему наущению? Только не ври, а то хуже будет!
— Не ездила я никуда! Вот тебе крест! Тебе каждый скажет, что я больше года никуда не выезжала. А бабу Анысю не знаю и никогда у нее не была!
«Вот Галка, все-таки обвела вокруг пальца! — зло подумала Ольга. — А что делать с этой дурой? Маму мою убила — этого не прощают… Должно быть, вода в пруду сейчас холодная…»
— С помощью кого ты довела мою маму до могилы? Ведь я не поверю, что сама смогла.
Софья стала громко рыдать, не в силах больше ничего сказать, лишь ползала на коленях.
— Мы сейчас с тобой немного прогуляемся. По дороге ты успокоишься и мне расскажешь все подробно. Только не глупи. В случае чего пристрелю, как бешеную собаку, и мне ничего не будет! — Ольга пригрозила ей револьвером, включила фонарик и пошла к выходу. — Свечки за собой погаси, еще пожар в доме устроишь.
Только она вышла на крыльцо, как на нее кто-то навалился, обдавая сивушным запахом и матюгами. От неожиданности она вздрогнула и нажала на курок. Пистолет дернулся в ее руках и плюнул огнем прямо в лицо нападавшему. Выстрел, хоть и газовым зарядом, но произведенный впритык, своротил тому челюсть.
У Ольги застлало глаза от слезоточивого газа, и она не смогла узнать окровавленного мужчину, сползшего на землю. Она почувствовала сильный толчок в спину и слетела с крыльца. Это обезумевшая от страха Софья выскочила из дому во двор. Стоя на коленях, Ольга, уже сама ничего не соображая, закричала Софье:
— Стой, тварь! Стой!
Но Софья, в трех шагах от нее, открывала калитку, собираясь раствориться в темноте. Ольга, не целясь, вновь нажала на курок. Второй выстрел ей показался громче первого. У Софьи подкосились ноги, и она упала ничком. Ольга подошла к ней. При свете фонаря увидела, что дробь попала той в голову, и уже стала набегать лужа крови. Софья не подавала признаков жизни. Вдалеке послышался звук сирены милицейской машины. Сколько Ольга себя помнила, ни разу такого не было, чтобы в Ольшанку милиция приезжала вот так, с сиреной.
«Может, не сюда, это только совпадение? Прочь отсюда, пока любопытствующие соседи, проснувшись от звуков выстрелов, не прильнули к темным окошкам!»
Сбросив с себя оцепенение, она выскочила на улицу и побежала туда, где оставила Ивана Степановича с машиной. Тот был на месте, нервно топтался возле автомобиля, не зная, что делать — бежать на выстрелы или остаться и ждать, как дальше будут разворачиваться события.
Ольга на ходу крикнула:
— Заводи машину! Быстрей поехали!
Дважды ей не пришлось просить, Иван Степанович сразу оказался за рулем.
— Кто стрелял? — спросил он.
— Потом объясню. Давай, быстрее трогай. Поедем другой дорогой, в объезд.
Машина тронулась с места. Следуя ее указаниям, Иван Степанович поехал в противоположном от Киева направлении, но вскоре проселочными дорогами они выехали на Полтавскую трассу и развернулись.
Ольга рассказала ему свою версию происшедшего. Якобы когда она находилась в доме, зажгла свечки, чтобы не так было темно. Вдруг ей показалось, что кто-то заглядывает в окно со стороны огорода. Она испугалась, но все же осторожно вышла на огород, чтобы застигнуть врасплох шутника. Никого там не обнаружила, и в это время раздались выстрелы возле дома. Выбежав во двор, она увидела два лежащих окровавленных тела и бросилась бежать к Ивану Степановичу.
Иван Степанович особенно не интересовался деталями, лихорадочно соображая, как ему выпутаться из этой передряги, грозившей серьезными неприятностями. Он проклинал себя за легкомыслие, за то, что впутался в эту авантюру. С удивлением искоса поглядывал на сидящую рядом молодую женщину, раздумывая, почему ей удавалось вертеть им, словно марионеткой, использовать для выполнения своих малопонятных для него планов. Молил Бога, чтобы эта история закончилась для него благополучно, и поклялся, что тогда отстанет навсегда от этой медноволосой женщины, красота которой приносит мужчинам одни несчастья.
Когда он подвез ее к дому, то быстро распрощался, не имея ни малейшего желания провести с ней ночь, о чем буквально грезил в последние дни. Ольга поняла его состояние и подбодрила:
— Не волнуйся, Ванечка! Тебя никто не видел со мной, и я не думаю тебя «светить». Тебя там не было, и мы с тобой не ездили в Ольшанку. Спи спокойно.
У Ивана Степановича немного отлегло от сердца. «Ох, если бы так все и было!» — подумал он.
— Оленька, я желаю тебе всего хорошего, — быстро зашептал Иван Степанович, словно боялся, что кто-то еще услышит.
— Все, что есть хорошего в жизни, либо незаконно, либо аморально, либо ведет к ожирению, — заметила Ольга, и он смутился. — Ладно, больше не задерживаю. Езжай. Возможно, еще увидимся.
Но Иван Степанович все не уезжал, просительно глядя на нее.
— Что еще? — недовольно спросила она, чувствуя, что силы оставляют ее.
— Мне той ночью приснился человек… Со шрамом… Я боюсь сказать, но… — начал мямлить он.
— Он тебе больше никогда не приснится, это я тебе твердо обещаю. Езжай спокойно.
Она еще не успела зайти в подъезд, как вдалеке исчезли задние габариты автомобиля Ивана Степановича, придумывающего по дороге версию для жены: почему он не поехал в командировку и где допоздна пропадал.
