говорил о кофе Тоник Устшицкий?
Тележинский задумался.
— Тоник?
— Не помнишь? Чем кофе крепче, а женщина красивей, тем сильней они возбуждают.
Собравшиеся рассмеялись. Тележинский вынул изо рта трубку.
— Кстати, хорошо что ты вспомнил про Тоника. От него были известия.
— Да что ты! — воскликнул Путятыцкий. — Кто тебе сказал? Он писал кому-нибудь?
— Мне сказала в Варшаве Роза Вондоловская. Маритка получила от него письмо.
— Ну, и что?
— Ничего. Сидит в Лондоне и, кажется, собирается вернуться.
— Вернуться? Куда?
— Сюда.
— Ну да? Он что, спятил?
— Возможно. Роза говорит, что так оно и есть.
Путятыцкий разволновался.
— Возвращаться сюда? Нет, это уму непостижимо! Зачем, к чему? Вы только подумайте, дорогая пани, жена Тоника, Маритка, ну, знаете… маленькая Сулемирская…
Станевич понятия не имела, кто это, но тем не менее утвердительно кивнула.
— …просто с ума сходит, не знает, как вырваться за границу, а он хочет вернуться! Никогда не ожидал этого от Тоника. А может, это сплетни, недоразумение какое-нибудь?
— Возможно, — невозмутимо ответил Фред. — Только я не думаю. Что ж, если хочет, пусть возвращается.
— Безумие! — пробормотал Путятыцкий и, повернувшись к Станевич, спросил, конфиденциально понизив голос: — А как наши дела, дорогая пани?
Станевич улыбнулась.
— Пожалуй, близки к завершению.
Путятыцкая приблизила к ней лошадиное лицо.
— Это точно, дорогая?
— Точно? — Путятыцкий скорчил презрительную гримасу. — Ты забываешь, моя милая, в какое время мы живем. Разве можно сейчас в чем-нибудь быть уверенным?
— Простите, откуда такой пессимизм? — возразила Станевич. — Друзья всегда остаются друзьями…
— Правильно, — кивнул Путятыцкий. — Прошу прощения. Вы, конечно, исключение, поэтому мы спокойны, пока наша судьба находится в ваших хорошеньких ручках.
Станевич громко засмеялась. У нее был приятный мелодичный смех, и она любила его демонстрировать.
— Вернее, в руках моего мужа. Но на него можно положиться! Он сделает все, чтобы вырвать нас отсюда.
Путятыцкий многозначительно показал глазами на закрытую дверь в соседнюю комнату. Станевич приложила палец к губам.
В соседней комнате, тоже за чашкой кофе, нагнувшись над низким столиком, сидел Анджей Косецкий и вполголоса разговаривал с маленьким, щуплым человечком средних лет с кривыми, как у кавалериста, ногами. Стоявшая в стороне высокая лампа под абажуром отбрасывала на пол небольшой круг света, оставляя всю комнату и беседовавших мужчин в полутьме.
Анджей выпрямился.
— Вот и все!
Он ткнул в пепельницу до половины выкуренную сигарету и сейчас же закурил другую. Светлые, рассыпчатые волосы упали ему на лоб, когда он сидел согнувшись, и он откинул их назад.
Вага молча курил сигарету й вертел в маленькой, женственной руке спичечный коробок. Голова у него была лысая, но породистая, с высоким выпуклым лбом и глубокой поперечной морщиной между черными бровями. Докурив сигарету, он тщательно загасил окурок и откинулся на спинку кресла.
— Ну, что ж? — сказал он, понизив голос. — Откровенно говоря, я ждал других результатов, но после всего услышанного считаю, что вам не в чем себя упрекнуть. Помешала глупая случайность. Ничего не поделаешь. Советую вам не унывать, поручик.
Анджей сдвинул темные брови.
— Напортачили! Терпеть этого не могу!
— А кто же это любит? Но дело не в этом. Вы сами знаете, что жизнь часто преподносит нам неприятные сюрпризы. Приходится с этим мириться.
— Знаю. Но…
— Что такое?
— Зря погибли невинные люди.
Вага внимательно посмотрел на Косецкого, и его тонкие губы искривила едва заметная усмешка.
— Угрызения совести?
— А вы считаете, капитан, это неуместным?
— Вам видней, совесть-то ведь ваша. А кто убит, вам известно?
— Какие-то люди из Бялой, с цементного завода.
— И вы уверены, что они ни в чем не повинны?
Анджей покраснел.
— Я предполагаю.
— Ах, вы предполагаете! Но с таким же успехом вы можете предположить, что они, например, члены ППР[2]. Что тогда?
К голосам, доносившимся из соседней комнаты, примешался низкий, мелодичный смех Станевич. Вага потянулся за сигаретой.
— Мы опять отвлеклись. Сколько времени пробудет в Островце Щука?
— По нашим данным — до среды. В среду утром он уезжает.
— Значит, в нашем распоряжении три дня.
— Один.
— Почему один?
— Воскресенье и понедельник отпадают. Он уезжает в район.
Вага усмехнулся.
— Вы, я вижу, прекрасно информированы. Органы безопасности?
Анджей кивнул.
— Да, у нас там есть свои ребята.
— Надежные? Не выдадут?
— Исключено.
— Прекрасно. Итак, давайте подумаем… Во время поездки не удастся?
— Пожалуй, нет. Слишком сложно. Сегодня был исключительный случай.
— Понятно. Значит, остается вторник. Что вы предлагаете?
Анджей заколебался. Его худое, смуглое лицо омрачилось.
— Капитан, я хотел задать вам один вопрос…
— Слушаю.
Анджей наклонился над столиком, и волосы снова упали ему на лоб. Он откинул их назад.
— Не знаю, как это сформулировать…
Вага молчал. По его неподвижному лицу видно было, что он не собирается приходить Анджею на помощь. Анджей нахмурился и сдвинул брови. Наконец он решительно поднял голову.
— Буду говорить прямо. Щуку обязательно надо убрать?
Вага не удивился. Он взял спички, не спеша закурил сигарету, которую уже давно держал в руке, и глубоко затянулся. Анджей не сводил с него пристального взгляда.
