Тутмес очень чувствительный. Очень живой человек в отличие от Виктора, чья душа высушена до мумификации.
— Ты хороший, Тутмес, — Лина протянула здоровую руку, дотронулась до пальцев серва. — Ты добрый. Не зли Вика, пожалуйста. Побереги себя. Думаешь, ты настолько нужен Вику, что он не способен убить тебя? Это не так. Будь осторожнее, Тутмес, пожалуйста. Ради меня.
— Ради вас, — эхом отозвался Тутмес. — Хорошо, юная госпожа. Буду осторожнее. Я делаю здесь все ради вас. Я живу только для вас. И умру тоже ради вас.
— Э, нет, — Лина покачала головой, — так не пойдет. Мы не договаривались умирать. Мы будем жить вечно.
— Хорошо, госпожа. Если вы так велите…
День пятидесятый
Виктор Д. откинулся на спинку кресла, закрыл глаза и помассировал веки. Боже, как хорошо! Он чувствовал себя на вершине блаженства.
Получилось, получилось…
В последнее время все шло наперекосяк, Виктор уже было решил, что придется начинать снова, с нуля. Что все пошло насмарку.
Конечно, он сам виноват. Не смог сдержаться. Когда прослушал разговор Тутмеса с Линой, то взорвался и съехал с колеи. Отколошматил чертового серва в месиво, избил его до смерти. Почти до смерти. Пришлось срочно изготовить порцию регенерирующей присадки и вкатить ее Тутмесу, иначе бы тот откинул копыта через несколько часов. Два дня серв провалялся в коме, еще пять дней — в установке искусственного сна. Неделя вылетела коту под хвост. Зато теперь ходит как шелковый, пикнуть боится, взгляд полон смирения и готовности подчиняться.
Если слугу бьют, а он по-прежнему ведет себя плохо, значит, мало бьют. На этот раз слуга получил адекватную порцию лекарства от строптивости.
Виктор не мог ждать, пока Тутмес придет в рабочее состояние. Нетерпение грызло душу Виктора, подхлестывало его огненным кнутом. Он начал работать в одиночку — изготовил новую присадку, самостоятельно ввел ее Лине, сам выходил девчонку. Это оказалось намного труднее, чем он предполагал. Период адаптации протекал ужасно — в первые дни Виктор был почти уверен, что Лина не выживет. Температура подскочила до сорока одного, кровь шла изо всех отверстий, сочилась даже через поры кожи, сердце останавливалось через каждые несколько часов, пришлось подключить дефибриллятор в автоматическом режиме. Почему так случилось? Виктор знал. Конечно, знал. Все из-за спешки. Он запихнул в гены девчонки слишком много присадок — четыре штуки меньше чем за сорок дней. При тщательной работе на усвоение каждой присадки потребовалось бы не меньше месяца… Ладно, ладно. Победителей не судят. А он победил и на этот раз. Пусть девочка пока отдохнет. Она получила все, что ей положено. Пусть ест всякую дрянь — тренирует печень и почки.
Присадка детоксикации увеличивала способность выводить яды из организма. Изготовлена она была из хромосом двухголовой стансов-ской образины, по виду напоминающей свинью-бородавочника, но с гребнем на спине — неожиданно красивым, раскрашенным во все цвета спектра. Обитал «бородавочник» в местности, напичканной токсинами под завязку — и ничего, лопал все подряд, щелкал цианиды, как семечки, ничто его не брало. Полезная генная утилита, что и говорить. Особенно при освоении новых планет.
Виктор провел первую пробу только на пятнадцатый день после введения присадки. Дал Лине время прийти в себя. И предупреждать ее о пробе не стал — зачем зря волновать девчонку. Просто подсыпал ей в суп хлористого лития, посолил собственноручно. На вкус — та же поваренная соль, но вот по токсичности… Не самый сильный, но проверенный яд. Смертельная доза для человека — восемь граммов. Виктор дал ей шесть — с учетом массы тела вполне достаточно.
Все прошло гладко. Лина скушала супчик с аппетитом, бровью не повела. Виктор лично следил за этим через видеокамеру. После обеда смотрела видео, немножко подремала. Проснулась, сходила в туалет…
Теперь перед Виктором лежала распечатка спектрального анализа мочи. Концентрация лития в ней превышала все мыслимые пределы. Это означало одно — организм Лины вывел всю отраву за два часа.
Девочка готова. Полностью готова. Отличная работа.
Виктор заслужил праздничный ужин под музыку Брамса, под прелестную оркестровую серенаду, сочинение номер 16. Ужин в одиночестве, само собой. Лине теперь положена особая, правильно посоленная и приперченная диета. А Тутмес… Что ж, и он заслужил кое-чего. Скоро он об этом узнает.
— Что-то меня подташнивает, — сказала Лина. — Ощущения мерзкие — как будто соленой рыбы переела. У тебя таблеточки не найдется какой-нибудь подходящей?
— Нет, что вы, госпожа! — Тутмес испуганно затряс головой. — Нельзя вам никаких таблеток! Нельзя! Можно только то, что разрешил Хозяин!
— Как ты, Тутмес, милый? Как себя чувствуешь?
— Не называйте меня милым, госпожа! Я просто Тутмес. Глупый слуга Тутмес. Чувствую себя очень хорошо.
Лина закусила губу, грустно покачала головой. Надо ж, как человека изуродовали. Левый глаз Тутмеса был закрыт черной повязкой, но Лина знала, что глаза там уже нет — вытек. Свернутая набок переносица, грубо заживший хирургический шов вдоль щеки. Половина зубов выбита, поэтому Тутмес забыл об улыбке и стеснительно прикрывает рот рукой при разговоре.
— Тутмес, милый, не расстраивайся. Ты вернешься на Землю и закажешь себе новое лицо — какое захочешь. Ты же знаешь, это так просто.
Враки, враки. Глаз не будет видеть уже никогда.
— Не зовите меня милым, госпожа, — умоляющим тоном сказал Тутмес. — А то Хозяин снова рассердится и побьет меня. Вы же этого не хотите, да? Пожалуйста!
— Где Вик?
— Хозяин ужинает. Сейчас он кушает кролика в белом соусе и слушает красивую музыку. У Хозяина хорошее настроение.
— Вот же дерьмо этот Вик! Он так и не сказал мне, что за гадость впихнул в меня последний раз. Я чуть не умерла.
— Не ругайте Хозяина, госпожа!
— Еще скажи, что он — хороший.
— Хозяин хороший.
Тутмес стоял перед Линой — ссутулившийся, серый, трясущийся. Тоскливый, затравленный взгляд, ни капли былой самоуверенности. Раб с хлопковой плантации.
— Что-то не пойму я тебя, Тутмес, — сказала Лина. — Тебе что, нравится так унижаться?
— Нравится, госпожа.
— Но раньше, кажется, не нравилось? Раньше ты был похож на нормального человека.
— Мы меняемся, госпожа. Всё меняется.
— Теперь ты не слушаешь лес?
— У меня больше нет леса, госпожа. Нет. Я отдал его вам.
— Ты врешь, Тутмес. Чего-то не договариваешь. Мне кажется, что ты…
— Не надо, госпожа. Пожалуйста.
Тутмес приложил палец к губам. Показал Лине открытую ладонь левой руки.
«Пойдемте со мной и ничего не спрашивайте», — было написано на ладони.
— Вот здесь, — сказал Тутмес. — Здесь — правильное место. Здесь можно говорить. Здесь никогда
