Место происхождения

Колокольня во мгле — корабельная мачта.
И плывет одинокий удар,
как утопленник в черном затоне маяча.

Аспид ночи пометив неконченой фразой,
утонул одинокий удар…
Стекленеют глазами дома-водолазы.

Эхо выбросило на скалу колокольни
из воды одинокий удар, —
и залаяли псы, будто рядом — покойник.

Пять колониальных полотен

I. Постоялый двор

На том столе, где хлебы и бутылки,
есть живописный центр — гора плодов;
как две звезды, облили две коптилки
жаркое из ягненка светом снов.

А в вазе — виноград, видны прожилки,
и апельсины — лета дальний зов,
и фиги, те же цветом, что бутылки,
где пленное вино поет без слов.

И четверо мужчин, румяны щеки,
жаркое режут, ищут в кубках дно,
а мясо красное в крови и соке.

И лиловатый отблеск льет вино
на хлеб, на скатерть, на фарфор высокий,
на холст в углу, где все затемнено.

II. Экспедиция в страну Корицы

Тысячерукий лес закрыт для света;
людей в своем объятье крепко сжал он
и вечного не выдает секрета,
не уступая шпагам и кинжалам.

Здесь орхидея, попугай — примета
какой-то дикой жизни под началом
царицы тропиков и злого лета —
змеи, что скипетр заменила жалом.

Ужели распростерся здесь Гонсало
Писарро[5] — конь подушкой под плечами,
и желтое лицо, как смерть, устало.

А лихорадка влажными руками
уж сто солдат в могилу побросала.
Так побеждает лес и сталь и знамя.