выяснилось, принадлежал полковому врачу.
Без всякого подъема Цыганов докладывал во фронт итоги операции. Как на змею, смотрел он на белую ленту, тянувшуюся из аппарата. Ждал опять вопроса о генерале. И дождался. Пришлось признаться в недостоверности первого доклада и через минуту прочитать на ленте гневные слова командующего и члена Военного совета фронта. Однако, если не считать генерала, остальные сведения не вызывали сомнений. Два пехотных полка и один артиллерийский были уничтожены в районе Граково Булациловка. Остатки их взяты в плен.
Через несколько дней наша армейская газета напечатала телеграмму товарищей Тимошенко и Хрущева:
«Доблестные войска части Цыганова с большим искусством и самоотверженностью провели в ноябре ряд успешных частных операций по уничтожению немецких оккупантов.
Под ударами наших славных полков и дивизий пала не одна тысяча фашистских гадин и мародеров. Военный совет Юго-Западного направления поздравляет с достигнутой победой мужественных бойцов, командиров и политработников части Цыганова». В ноябрьских боях армия узнала имена новых героев. О коммунисте Дурдиеве писали не только военные газеты. О его подвиге услышали и в тылу.
Вместе с красноармейцем Фролковым в разведке Дурдиев наскочил на вражеский дзот. Пуля разбила приклад винтовки. Дурдиев метнул гранаты. Кончились гранаты, вырвал винтовку из рук гитлеровца.
Все подробности этого боя никому не известны: Дурдиев — не охотник до рассказов, Фролков был ранен. Но ре- зультат известен всем: дзот захвачен, уцелевшие немцы сдались в плен.
В армейской типографии отпечатали листовку, на одной стороне которой было письмо Дурдиеву от родственников, на другой — стихи в его честь…
Иногда о подвигах мы узнавали совершенно случайно. Как-то вечером возвращаемся с Цыгановым в железнодорожную будку, служившую нам ночным пристанищем. В темноте догоняют трое бойцов. Ищут штаб дивизии.
— Зачем вам штадив? — спросил Цыганов. Бойцы узнали командующего.
— Просьба одна имеется.
— Какая?
— Желательно, чтобы командиром нашей роты назначили медсестру Антонину Шевченко.
Имя Антонины Шевченко несколько раз попадалось мне в донесениях. Она вынесла с поля боя многих раненых, и ее представили к награде. Но почему надо было назначить Антонину Шевченко командиром роты?
— У нас сегодня всех командиров побило, — объяснил один из красноармейцев. — Лежим, всё, думаем, хана. Вдруг Тоня (откуда она и когда пришла — никто не видел) как закричит: «Что же вы землю носом пашете? А ну, за мной, вперед!». Не станешь женщине свой страх показывать. Пошли… Потом решили: пусть она у нас командует. Тоня обходительная, душевная. В случае чего сама перевяжет, от простуды вылечит. А что безобразий никаких не будет, ручаемся…
Операция у Граково — Булациловки позволила поближе познакомиться с настроениями германских солдат. Нет, немцы еще не кричали «Гитлер капут». Но они были заметно растеряны и удивлены. В их оглушенные трескучей демагогией головы уже закрадывалось сомнение.
Захваченный в плен ефрейтор из 297-й дивизии, маленький, короткорукий, щуривший зеленые глазки (очки где-то потерял), убедившись, что его не собираются приканчивать, разговорился:
— Фюрер ошибся. Надо было нападать на Англию… С Россией очень трудно справиться. Конечно, армия выполнит свой долг. Но будет ли от этого польза отечеству?..
Гитлеровская пропаганда сумела вбить в солдатские головы несколько догматов. Один из самых стойких: в русском плену немца ждут пытки, Сибирь, смерть.
— О, если бы мы знали, что плен — это не мучительная гибель…
— Тогда что?
— Многое выглядело бы иначе… — уклончиво ответил ефрейтор.
Спустя неделю он согласился обратиться по радио к немецким солдатам. В течение пяти минут, пока усиленный громкоговорителем голос ефрейтора звучал над окопами, немцы молчали.
— Может быть, не слышат? — спросил я у инструктора по работе среди войск противника.
— Отлично слышат. Сейчас начнут отвечать. И действительно, как только ефрейтор замолчал и мы запустили по радио пластинку с «Лунной сонатой», стала рваться немецкие мины, ударили пулеметы.
— Обычная картина последнего времени, — сказал инструктор. — Слушают терпеливо, а потом такое устраивают, только держись…
На Северном Донце мы настойчиво занимались пропагандой среди немецких солдат. По ночам работали радиоустановки. У микрофонов выступали инструкторы политотдела, перебежчики, пленные. Отправляясь во вражеский тыл, разведчики брали с собой кипы листовок…
За годы армейской службы я привык: войдешь в работу, сдружишься с людьми и вдруг — получай предписание на новое место.
Так случилось и в этот раз. Закрывая совещание во фронте;;
Никита Сергеевич сказал:|
— Товарищ Попель пусть останется.
Разговор недолгий — меня посылают членом Военного совета в соседнюю армию, которой командует генерал Гордов.
На сборы мало времени. Завтра надо выезжать. Вернувшись, я узнал, что Цыганов в бане. Это надолго. Баня — страсть Виктора Викторовича. Он забирается наверх и там, окутанный паром, нещадно хлещет себя веником.
После бани — самовар. Самовар — вторая страсть Виктора Викторовича. Сверкающий двухведерный самовар повсюду возят за командующим и разводят на каждой стоянке.
Как-то вскоре после Полтавы мы пили чай у самой дороги. Прорвались немецкие танки. Из лесу в панике выбежали бойцы без винтовок и в нерешительности остановились перед самоваром командующего.
— Ну, кто чаю хочет? — дружелюбно опросил Цыганов. На всех хватит.
Бойцы вежливо отказались и повернули назад.
…Наш прощальный разговор с Цыгановым тоже происходил за чаем. По красному, распаренному лицу Виктора Викторовича катились капли пота.
Таким и остался в моей памяти этот своеобразный человек, умный полководец и добрый товарищ. Виктор Викторович умер от тяжелого недуга прежде, чем наши войска ворвались в Берлин.
Через двое суток, часов в двенадцать ночи, я сидел за столом с другим командармом — генералом Горловым.
— Завтра хотите в дивизии? — рассматривая меня, спрашивает Гордов. — К чему так спешить? Впрочем, дело хозяйское.
Я тоже рассматриваю Гордова. Острый нос, острый подбородок, узкие губы, маленькие кустики бровей над глазами, коротко острижены под бобрик черные с проседью волосы.
Держится ровно, но отдаленно.
— Завтра собрали бы Военный совет, уточнили обязанности каждого.
— Обязанности каждого определены. Стоит ли на это время терять?..
— Как знаете, товарищ член Военного совета. Я опять чувствую на себе внимательный, ощупывающий взгляд командующего.
— Может быть, поужинаем? Соглашаюсь.
— Вот и отлично. Пригласим члена Военного совета Сердюка, начальника штаба…
— И начальника политотдела, — подсказываю я. Гордов хмурится.
— У нас это не заведено…
Начальника политотдела бригадного комиссара Михальчука я разыскал только после ужина. Как и подозревал, командующий не жалует политотдел. Отношения натянутые, порой неприязненные.
Но больше всего меня встревожило то, что Михальчук рассказал о жизни войск: перебои со снабжением, холодные землянки, вши, болезни…
Этой ночью я плохо спал. Заснул лишь под утро. Разбудил громкий голос за окном. Прислушался —
