женщина. Вслушался внимательнее — ругань.
Встал, помылся. А ругань за окном не стихала. Изредка, неуверенно пробивались мужские голоса, но их быстро перекрывал женский.
Я попросил Балыкова узнать, в чем дело. Тот вернулся вместе с женщиной в военной форме с петлицами капитана.
Женщина приложила руку к кубанке и лихо представилась:
— Начальник узла связи капитан Невзорова. Я не верил ушам и глазам своим. Неужели эта молодая женщина с раскрасневшимися на морозе щеками, блестящими глазами, локоном, кокегливо выбивающимся из-под кубанки, ругалась так, как сумел бы не каждый одесский биндюжник?
Я показал капитану на стул.
— Это вы?..
— Так точно, товарищ бригадный комиссар, я. Разве с ними, с мужиками, иначе можно? Чуть что, на голову садятся. Думают, раз женщина начальник, чего церемониться. А шибанешь хорошенько — и порядок.
— До войны тоже шибали?
— За кого вы меня принимаете?
— А после войны как будете?
— Война все спишет.
— Ой ли? Боюсь, не все. Да что там о послевоенном времени говорить. Вы сейчас со своими словечками лишь наполовину женщина…
Это пришлось по больному месту. Капитан потеряла бойкость.
— С меня спрашивают за связь. А как я ее обеспечиваю с руганью или без нее — никого не касается. На эту тему мне проповеди читать не стоит, а о моей женственности беспокоиться — тем более.
Она встала.
— Разрешите быть свободной?
— Идите, но помните: это никого бы не касалось лишь в том случае, если бы вы ругались про себя…
От ночных разговоров, от бессонницы, от красавицы с бойким языком на душе было скверно.
Я дождался Сердюка, начальников служб, которые должны были ехать со мной, и двинулся на передовую.
Ранний снег перемел дороги, высокими шапками накрыл застрявшие еще в осеннюю распутицу автомашины, повозки, брошенные орудия. Нам приходилось вылезать из легковых и расчищать дорогу. От штаба армии до переднего края около ста километров. К обеду проделали полпути — добрались только до Корочи. Секретарь райкома партии Домна Петровна Еременко жаловалась, что немцы ночами ловят в соседних деревнях кур. Сплошного фронта не было.
К вечеру добрались наконец до передовых позиций. Михальчук не преувеличивал, когда говорил о плохих землянках, вшах, болезнях. В низкой, холодной норе пожилые солдаты военного времени ужинали, зажав котелки между колен.
Я задал традиционный вопрос:
— Как питание?
Солдат протянул мятый, закопченный котелок.
— На собаку плеснешь, с нее шкура слезет. Я отхлебнул пару ложек и передал замкомдиву по тылу.
Боец ошибся. От слабо присоленной воды шкура с собаки никогда не слезет.
Но виноват в этом был не замкомдив. Станции снабжения находились в Острогожске и Коротояке, более чем в ста километрах от передовой. Дороги заметены, машин почти нет, лошадей мало…
Ночью я вернулся в Корочу, разыскал квартиру Домны Петровны.
— Поможете?
— Все, что в силах, сделаем.
— Дорогу надо расчистить.
— Что еще?
— Теплые вещи собрать.
— Боже мой, так ведь бабы последнее с себя отдадут.
— Ну, и соломы подбросить для матов… Домна Петровна только успевала писать, изредка посматривая на меня.
— Давай, комиссар, не стесняйся. Я не стеснялся.
— Халаты бы из белого материала пошить разведчикам… Железные печки поделать…
Через несколько дней были созданы гуже-транспортные батальоны. В каждый направили боевого командира и крепкого комиссара. День и ночь тянутся обозы. Крестьяне в тулупах перебирают вожжи, покрикивают на лошадей.
По дорогам идет не только материальное снабжение. Приезжает со щедрыми подарками делегация из Башкирии. И до нашей армии добираются, наконец, фронтовые бригады артистов.
За какое бы дело мы ни принимались, нам всегда помогали коммунисты и комсомольцы Корочи. Райком комсомола организовал курсы медсестер и сандружинниц. Секретарь райкома Александра Мишустина сколотила из молодежи несколько самодеятельных бригад, которые дневали и ночевали на переднем крае. Многие девушки просились в армию. Я нередко присутствовал на беседах с вчерашними школьницами и колхозницами. Во время разговора в военкомате я обратил внимание на круглолицую девушку с большими печальными глазами. Одета она была скромно, держалась в стороне и не спешила вставить слово в общую беседу.
Девушку звали Клавой Кобелевой. Отца у нее не было. Вместе с матерью, школьной уборщицей, она снимала комнату. Штопанный на локтях свитер был, вероятно, лучшей одеждой Клавы.
На вопрос, который военком задавал каждой из присутствовавших, — что умеете делать? — Клава ответила сдержанно:
— Кончила курсы медсестер, могу по хозяйству…
Кто-то из девушек прибавил:
— Клавка у нас артистка, стихи читает…
Та досадливо отмахнулась.
В 1943 году, после освобождения Корочи, я встретил мать Клавы — Марфу Ивановну. От нее я узнал печальную историю.
Когда в Корочу пришли немцы, Клава поступила работать в их госпиталь. Оттуда приносила домой лекарства, прятала их за печкой и передавала какому-то парню, который являлся раз в неделю. Потом загорелась немецкая комендатура, расположенная в здании школы. Потом произошло отравление немцев в госпитале…
В августе 1942 года Клава была арестована и через несколько дней расстреляна…
После московского наступления зимой 1941 года зашевелился и наш фронт. Мы несколько улучшили свои позиции, вышибли гитлеровцев из нескольких деревень. Особенно отдичились Рогачевский и Горбатов, которые также перешли со своими дивизиями в армию Гордова. В последних числах декабря я повез Горбатову генеральские петлицы и звездочки. Он получил новое звание.
Провел у Горбатова несколько дней. И каково же было мое удивление, когда узнал, что Горбатов и Горбенко по-прежнему ходят ночью в тыл противника и громят немецкие гарнизоны. Но теперь у них не маленький истребительный отряд, а умно подобранный, хорошо натренированный батальон в полтысячи человек.
Зима не принесла врагу вожделенного отдыха. Гитлеровцам уже не удавалось охотиться за курами на нашей стороне фронта.
Фронт уплотнялся. Старые дивизии сжимались, чтобы дать место новым. Позади них рыли неподатливую промерзшую землю вторые эшелоны.
По накатанным зимним дорогам, оттесняя на обочины лошадей и волов, шли тяжело груженные машины, пехота, артиллерия, танки. Предвесенние ветры сулили наступление.
Весна 1942 года была весной наших надежд. Зимой немцы получили удары под Москвой, Ростовом,
