Помедли в сияньи денницыИ уйди, улыбаясь, как тают в пруду облака,В синеве утонув,Над водою склоняются травы.Бесконечно глядясьНе увидят себя камыши.Подражая осоке безмолвной и горькой, мы правы —Кто нас может заметитьНа солнце всемирной души?Мы слишком малы.Мы слишком слабы.Птица упала.Не упасть не могла бы,Жить не смогла на весу.Поезд проходит в лесу…
1931
«В час, когда писать глаза устанут…»
В час, когда писать глаза устанутИ ни с кем нельзя поговорить,Там в саду над черными кустамиПоздно ночью млечный путь горит.Полно, полно. Ничего не надо.Нечего за счастье упрекать,Лучше в темноте над черным садомТак молчать, скрываться и сиять.Там внизу, привыкшие к отчаянью,Люди спят, от счастья и труда,Только нищий слушает молчаниеИ идет неведомо куда.Одиноко на скамейке в паркеСмотрит ввысь, закованный зимой,Думая, там столько звезд, так яркоОсвещен ужасный жребий мой.Вдруг забывши горе на мгновенье,Но опять вокруг голо, темноИ, прокляв свое стихотвореньеТы закроешь медленно окно.
1931
«Все спокойно раннею весною…»
Все спокойно раннею весною.Высоко вдали труба дымить.На мосту, над ручкою больноюПоезд убегающий шумит.Пустыри молчат под солнцем бледнымОбогнув забор, трамвай уходит.В высоте, блестя мотором медным,В синеву аэроплан восходит.Выйди в поле бедный горожанин.Посиди в кафе у низкой дачи.Насладись, как беглый каторжанин,Нищетой своей и неудачей.Пусть над домом ласточки несутся.Слушай тишину, смежи ресницы.Значит только нищие спасутся.Значит только нищие и птицы.Все как прежде. Чахнет воскресеньеСемафор качнулся на мосту.В бледно-сером сумраке весеннемСпит закат, поднявшись в чистоту.Тише… скоро фонари зажгутся.Дождь пойдет на темные дома.И во тьме, где девушки смеются,Жалобно зазвонит синема.