— Ты обижаешь меня, Сима. Я, например, считаю, что совесть у меня чиста. Я стараюсь хорошо работать, наша бригада на фабрике передовая, я учусь. Ну... никогда не вру, не делаю зла другим.
— Не делаешь?.. А кто в редакцию ходит?.. Пишешь про нас, зарабатываешь!..
Веру будто ударили по лицу.
— Сима, как не стыдно!.. Да, я ходила в редакцию. Да, я рассказывала про вас. Но не из-за денег. Я ничего не получала. Какие деньги, опомнись! Я хочу помочь тебе. Понимаешь, брата Иосифа нужно разоблачать.
— Какое злое слово...
— Да, именно разоблачать. И я не скрываю этого от тебя. А когда напечатают, сама принесу статью. Зло — от проповедника. Он же нечестный человек. Помнишь, как он фашистов расхваливал? А они твоего отца убили... Вот тебе и совесть брата Иосифа. А совесть по Христу — рабская совесть. Я такой не хочу. Не приму. Моя совесть другая, человеческая.
Сима закрыла глаза руками, стала раскачиваться, как от головной боли.
— Кто бы понял, как тяжело... Господи, кого слушать, кому верить?.. Почему так все запутано?.. Тяжело, тяжело. Даже среди своих братьев и сестер по вере. И они не совершенны. И они лукавствуют... Нищие духом!.. Я же хочу, чтоб люди были такими, как Христос. С открытым сердцем! Чтоб каждому верить. Как себе!.. Чтоб жить без обмана, без лжи...
Сима плакала. Вера обняла ее, притянула к себе.
— Сима, ты хорошая!.. Даже сама не знаешь, какая хорошая... — и, не договорив, тоже разрыдалась.
...Вскоре вышла газета с новой статьей о проповеднике. В ней всех сектантов называли мракобесами. И Симу тоже. Это возмутило. Вера помчалась в редакцию.
— Не понимаю, что вас волнует, — удивился сотрудник, выслушав ее. — Статья написана не вами, подписана не вашей фамилией. За помощь редакция благодарна. После того как я написал статью и читал вам, она подправлена редактором. И правильно: статья стала острее, действеннее. Она бьет по цели.
Он долго убеждал Веру в том, что сектанты действительно мракобесы, что о них все так пишут. И что в этом ничего нет особенного.
Но Сима, Сима! Разве и она мракобес?
Нет, она просто жертва мракобесов, таких, как Шомрин, Бржесская. Сима никому не сделала зла. Никому? А вот Наденьке внушает. Примером ревностного моления действует на других. Перестала работать. Возомнила себя невестой Христа...
Сомнения в душе Веры улеглись после заседания штаба атеистов. Статью зачитали вслух и признали правильной. Решили использовать ее в беседах с верующими. Много говорили о том, что сектантка Татьяна Назарова начала отходить от секты и уже была со своим агитатором-комсомолкой в кинотеатре. «Это же победа, победа!» — радостно выкрикивал секретарь комсомольской организации. — «Так вот нужно работать всем, и дело пойдет». Он спросил, как дела у Веры. К сожалению, она не могла похвалиться. Это огорчило всех. И больше всех Веру.
— Ты, Верка, хуже сектантки, — сказала ей Левитан по пути в общежитие. — Не улыбнешься. Вижу, что и готовиться к экзамену перестала...
— Только тебя ничего не касается. Ты по-прежнему весела, — уколола ее Вера.
— Если бы не касалось, так не спрашивала бы. Уговор же был — все пополам: радость,-неудачи...
— Вот ты и делишь.
— И делю. А коситься на людей от этого не стану. И не зареву белугой.
— А разве я реву?
— Недалеко до того... Если и дальше так пойдет, то мы запретим тебе ходить к Симе, — наступала Левитан.
— Кто это вы?
— Знаешь ведь, а спрашиваешь. Бригада, вот кто! Сегодня мы идем в клуб, и если ты не пойдешь с нами, то...
— Сегодня я иду в читальню. Мне подготовили литературу.
— Все про сектантов?
— Неужели про любовь?
— У тебя и для любви не остается времени...
В воскресенье рано утром Вера направилась к Симе.
Последние вечера Вера не заставала дома ни Симу, ни ее мать. Сегодня думала застать их, но надежды не оправдались.
На дверях баньки висел тот же замок, повернутый боком. Казалось, что эти дни к нему никто не притрагивался. Вера постучала в дверь к брату Коле. В сенях залаяла собака, загремела цепью. Здесь тоже никого не было. Выйдя на улицу, Вера с полчаса посидела у ворот, делая различные предположения о том, где могла быть Сима.
«Может быть, у брата Иосифа? На молении?.. Или разбирает тряпье?»
Последняя мысль показалась ей вероятнее.
Через полчаса Вера была на другом конце Белогорска. Она удивилась, что так хорошо запомнила дом Шомрина. Впрочем, он выделялся забором, высоким, доска в доску, без щелей. Ставни на окнах были раскрыты — верная примета того, что моления не было. На стук в калитку никто не вышел, не отозвался.
«Где они все? — Вера увидела на земле след колес телеги. — Значит, Шомрин уехал. Собирать тряпье?.. Куда же еще?.. А причем здесь Сима?..»
Вера терялась в догадках. Отойдя от дома, она присела на первую лавочку у чьей-то калитки, чтобы принять какое-либо решение. В самом деле, нужно же было узнать, где Сима. Взглянула на часы. Было одиннадцать. Как быстро летит время! Час за часом, день за днем. Вот уже и лето к концу. На фабрике готовили бригаду для поездки в колхоз на уборку. Ее, Веры, не было в списке. Может быть, люди думают, что она поедет на экзаменационную сессию? Ведь вызов в отделе кадров. А правильно ли она поступает, что не едет без совета с другими? Разве у нее не с кем посоветоваться? Может быть, ей так и не удастся выручить Симу?
— Сестра Вера! Здравствуйте! — раздался возле нее голос, показавшийся знакомым.
Вера вскочила и увидела Татьяну Назарову — ту самую девушку, с которой она сидела рядом на молении у Шомрина. Это про нее говорили, что она начала отрываться от секты и уже ходила в кино. Татьяна была без платка. Значит, про нее говорили правду. Вера обрадовалась этой встрече.
— Вы кого-нибудь ждете? — спросила Татьяна.
Вера рассказала, почему она здесь.
— В Березовую балку надо идти. Они последнее время там собираются. У родничка. Помолитесь, если хочется. А я не хожу... — Татьяна улыбнулась. — И вы бросьте, а то привыкнете. Засосет незаметно. И стыдно. Сейчас в газете вон как расписывают. Читали?.. В общем, правильно пишут. Хотя бы о языках. Почему богу угодно разговаривать с русскими только на иностранных языках?.. Вначале мне в голову не приходил такой вопрос. Ваша комсомолка, Маша Миронова, втолковала. Прилипчивая такая: подумай да подумай... Смешно сейчас. И я пыталась выкрикивать невесть что... Что-то есть, конечно, над нами. Мне, например, понравился бы бог веселый, чтобы я от веры в него радовалась, возвышалась, — тут все наоборот. Одни слезы...
— Да, Маша Миронова запомнится мне. Правда, мы с ней не сдружились, однако встречаемся, спорим. Вот бы такую прилипчивую Симке! — Татьяна рассмеялась. — А то у нее от святого писания ум за разум зашел. Хочет, чтобы все люди как одна семья жили, чтобы равны были. Во всем.
— Как при коммунизме! — подтвердила Вера.
— Она-то по Христу кладет. Понимаешь?..
Татьяна рассказывала с подкупающей искренностью, отчего на душе Веры стало легче. Вот бы так заговорила Сима!
— Конечно, я никогда не верила твердо, — продолжала Татьяна. — Меня мама приучила молиться. Вы знаете ее? Как же, ее весь Белогорск знает. Сейчас она работает дежурной в гостинице. Не успел следователь порог переступить, как Шомрин уже узнал об этом. От нее. Она еще кассир в секте, десятину
