Тетива транса лопнула внезапно.
Раздался дикий взвизг, и круг распался. Носители колпаков разом обернулись в сторону непрошеных гостей. Глаза их были не видны за густой черной опушкой капюшонов.
Раздался еще один взвизг – причем было не видно, кто именно командует,– и посохи в руках у дервишей мгновенно разъялись на две части, одна из которых сделалась ножом. И в следующее мгновение эта молчаливая безглазая толпа разом кинулась на испанцев.
На Мартина де Варгаса эти устрашающие манипуляции не произвели ровно никакого действия. Неопытный человек в этой ситуации, наверное, испугался бы и бросился бежать – и как раз прискакал бы в объятия смерти. Капитан, наоборот, резко подал вперед своего жеребца. Мощная конская грудь снесла с ног первого дервиша, второй воткнул свой нож в толстенный, бычьей кожи нагрудник и сломал лезвие, оставшись безоружным, третьему капитан аккуратно проткнул горло.
Другие испанцы действовали хоть и с меньшим блеском, но тоже результативно. Не сумев сокрушить неприятеля своим духом и видом, свирепые служители неизвестно какого бога кинулись врассыпную. Они с такой ловкостью и легкостью перескакивали глинобитный дувал[50] , что этим нельзя было не восхититься.
Мартин де Варгас осмотрел покинутое дервишами поле битвы и остался доволен. Дело в том, что к центральному столбу были привязаны четыре полуразложившихся трупа.
– Это как раз то, что нам нужно.
– Да? – без всякого энтузиазма, зажимая нос, поинтересовался Логроньо.
– Как прихотливы иногда извивы судьбы! Мы сражались как львы, и лишь затем, чтобы отбить у гиен их презренную добычу.
– А кто эти люди?
– Это марабуты, Логроньо. Орден дервишей-убийц. Их религия – смерть, их епископ – нож, их ладан – трупный запах. Надо отвязать эти тела и завернуть во что-нибудь.
– Во что?
– Зайдите в этот… храм, может быть, там есть какие-нибудь одеяла, кошмы.
Нашлись одеяла, нашлись кошмы, но и кое-что сверх этого. Из прогнившей темноты выволокли на свет высохшего бельмастого старика в грязной парче и в ожерельях из человеческих зубов. Пальцы его с чудовищно длинными ногтями были унизаны несколькими десятками драгоценных перстней. Он шипел беззубым ртом и, кажется, хотел кого-то укусить.
Колпак, обтянутый, видимо, человеческой кожей, свалился с его головы, и обнажилась страшная, изъеденная язвами лысина.
– А-а,– весело пропел Мартин де Варгас,– я думал, что никогда не удостоюсь увидеть самого хранителя смерти.
Старик жутко заклекотал, вперил в капитана невидящие глаза, поднял когтистые пальцы и рванулся. В нем оказалось столько силы, что двое солдат еле-еле его удержали.
– Отпустите! – велел Мартин де Варгас.
Старик тут же кинулся вперед вторично и был разрублен чуть ли не до пояса одним капитанским ударом. Сделать нечто подобное простой колющей толедской шпагой мог только очень сильный человек.
– Завернули?
– Да,– ответил Логроньо, не отрывая взгляда от разрубленного стариковского тела.
– Не смотри на него долго, иначе он будет являться тебе в снах.
Сержант отвернулся.
– Кто это такой?
– Хранитель смерти, их кардинал. Ты заметил, я почти отрубил ему голову, а из него вытекло всего несколько капель крови.
– Вы же велели мне не смотреть на него.
– Правильно. Все готово. Пора нам убираться из этого места. Не нужно, чтобы марабуты поняли, кто их навестил.
Вечером того же дня большая, построенная по старинному способу катапульта запустила через серую мешуарскую стену первый «чумной» труп. Натяжные канаты страшной машины были сплетены из женских волос, только они могли дать настоящую упругость. За волосами посылали в лагерь беженцев и в Алжир. Оттуда же привезли специалиста по плетению волосяных веревок.
Старания не пропали даром. Труп летел как ангел, чуть расставив руки и медленно вращаясь вокруг своей оси, словно стараясь заглянуть себе под спину.
Второй был куда более разложившийся, и его полет красивым вряд ли можно было бы назвать. Но в деле, затеянном капитаном, красота трупных движений была не на первом месте.
– Все,– сказал Мартин де Варгас генералу,– сегодня ночью можно будет ждать.
– Чего?
– Сегодня Харудж будет прорываться.
Третий покойник отправился за вражескую стену. Надо полагать, что при ударе о каменные мостовые, о стены домов непрочная плоть разлеталась в клочья. Кто возьмется в такой ситуации собирать смертельно опасные останки, дабы выкинуть их обратно?
– Вы уверены, что именно сегодня ночью, не завтра, не позже?
– Харудж все понял уже после первого трупа, зачем откладывать то, что сделать все равно необходимо?
–А он не задастся вопросом, что происходит в нашем лагере? Не заразимся ли мы сами этой «чумой»?
– Пусть задается, пусть задастся какими угодно вопросами, у него нет времени ждать, когда поступят ответы. Ему не согреет душу то соображение, что вместе с ним вымрет все наше войско.
Генерал Куэльяр пожевал губами, тоскливо посмотрел вслед очередному летающему трупу, потом взял Мартина де Варгаса под руку и отвел в сторону.
– Все же я хочу спросить у вас.
И замолчал.
– Спрашивайте, господин генерал.
– Мне почему-то кажется…
Капитан терпеливо и спокойно ждал.
Катапульта еще раз взвизгнула своими волосяными жилами. Подбежал офицер с сообщением, что покойники кончились, придется ждать, пока не прибудет очередная партия. Генерал раздраженно махнул на него уксусным платком.
– Спрошу прямо: вы в самом деле уверены, что у того паренька-солдата была не чума?
Мартин де Варгас широко самодовольно улыбнулся:
– Скажу вам откровенно, медицина не является той областью, где я могу считать себя специалистом.
Генерал побледнел:
– Так, значит, чума.
– Я сказал только то, что сказал. Может быть, да, может быть, нет.
– Вы говорите так, словно вам все равно.
– Возможно, так оно и есть.
Глава тринадцатая
МОНАХ И КАРДИНАЛ
– Что же было дальше, святой отец? – Дон Хименес медленно сворачивал подагрическими пальцами только что прочитанный свиток.
Отец Хавьер улыбнулся, совсем чуть-чуть, одними губами, но для его сухого, сурового лица, изборожденного глубокими морщинами, это было событием.
– Он рухнул на колени, стал ползать и кричать, что он Фикрет, Фикрет, Фикрет.
Монах и кардинал находились на вершине круглой башни, венчавшей собой цитадель Орана. Над каменной площадкой, вымощенной розовыми восьмиугольниками известняка, был натянут тент из белой парусины. Время от времени он под воздействием ветра выгибался, а потом мягко хлопал, создавая
