— Ну, мальчик, ко мне с такими подарками и не подступайтесь. Тоже мне — пять парней, говорите, и всего-то вас на два рубля хватило?
Антон только вздохнул.
— Да, плохи ваши дела, вытолкают вас всех пятерых прямо с порога. Вот будь вы побогаче, я бы показала кое-что…
Она прошла вдоль прилавка и сняла с полки нарядную красную с белым коробку. Внутри на белой атласной подушечке лежал красивый флакон. «Белая сирень», — прочитал Антон.
— Вы понюхайте только, — сказала девушка. — Вот это подарок так подарок! Любая барышня сразу на шею бросится.
— Бросится, говорите? — задумчиво переспросил Антон.
— Непременно! А впрочем, нюхайте не нюхайте, вам от этого легче не станет — четыре шестьдесят стоит!
— Девушки, — обратился Антон к стоявшим у прилавка подружкам продавщицы, которые с видимым удовольствием и интересом следили за развитием событий, — а вы что скажете: хороший это подарок?
— Самый лучший! — ответили ему.
Жгутов стоял, опустив лохматую голову.
— Молодой человек, быстрей выбирайте, мне магазин закрывать надо, — сказала продавщица.
— Эх, была не била! Девушка! Давайте «Белую сирень»!
— А деньги?
Антон вздохнул, снял кепку и вынул сложенную в узкую полоску пятирублевую бумажку, распрямил ее, разгладил ребром ладони на прилавке и отдал.
— Вот так так! Ну и расчетливый ныне молодой человек пошел! Имеет пять рублей, а норовит за два отделаться. Ай-яй-яй, нехорошо, нехорошо, — покачала головой продавщица, заворачивая коробку.
— Эх, милые, рассказал бы я вам…
Он с отчаяния купил на сдачу книжку-малютку и шелковую ленточку — для смеха, чтобы подарить новорожденной, попрощался и вышел на крыльцо, вконец расстроенный. Девушки за его спиной сразу застрекотали наперебой, обсуждая происшествие.
Хотя назад дорога чаще шла под гору, Антон ехал медленно. Сомнения и раскаяние жгли его душу.
Самбисты, ожидая Антона, сидели у костра. Радостными возгласами встретили они премьер-министра, вернувшегося из ответственной зарубежной поездки. Жгутов с убитым видом подошел к ним и уселся на землю, вяло сделав приветственный жест.
— Что с тобой? Деньги украли?
Он помотал головой.
— Не тяни! В чем дело? Бабку какую-нибудь переехал по дороге? Велосипед сломал?
Молча развернул он пакет.
— Ух ты! — восхищенно протянул Женька. — Красотища!
— Я знал, кого рекомендовать для этой миссии, — сказал Сергей. — Постой, постой, — осекся он, — а сколько это стоит?
Антон горестно покачал головой.
— Сколько?
— Четыре шестьдесят, — выдохнул он. Воцарилась гробовая тишина.
Женька злобно крякнул и плюнул в костер.
— А как же ты нам так хорошо все рассчитал, объяснил да сам же навыворот и пустил? Вот полюбуйтесь!
— Боже мой, чего ты кипятишься? — вкрадчиво сказал Сергей. — Проблема отнюдь не новая: взаимоотношения вождя и массы.
— Да бросьте вы, — вмешался Кирилл, — так еще лучше. Подарили бы пустяк, самим бы стыдно было. А теперь придется подналечь на рыбу и ягоды, не пропадем!
— Все ясно, околпачила его продавщица, ей надо план выполнять, она и сбыла этот флакон, — вставил Женька.
— Э, в общем редкостный подарок, — защитил Антона Валька. — Что мы, хуже всех? Я думаю, хм, так: извернемся. Надо будет обмен с пловцами наладить.
— Точно. Не расстраивайся, Антон, — сказал Кирилл. — Давай ешь и ложись.
Все пошли спать, только дежурный, Валентин, остался разогревать чай для Антона. Медленно, с неохотой поглощая кашу, Антон спросил его:
— Ну, Валька, что еще скажешь?
— Хм, черт побери, дело, знаешь ли, такое, что… В общем, я стал о тебе иначе думать.
— Интересно…
— Да я, видишь ли, считал, что ты страшно рассудочный парень, уж очень у тебя все правильно получается, а оказывается, и у тебя порывы бывают. Я, знаешь ли, просто обрадовался.
Антон не отвечал, он сидел обняв колени и смотрел на рдевшие угли.
— Ты что молчишь?
— Я это уже слышал, и не раз… машина, робот, рассудочный. Так вот, я хочу спросить: я что, выгадываю что-нибудь для себя? Карьеру делаю?
Валька задумался. Нет, тут, пожалуй, тепленьким местечком не пахнет. Что же — к звездам?..
— А наверно, так чертовски трудно жить, а? — ответил он вопросом.
— Как так?
— Ну… правильно, все как надо.
— А Кирилл, по-твоему, правильно живет?
— Кирилл? Да, я думаю.
— А может он иначе? Молчание.
— Наверно, нет, — подумав, ответил Валька.
— Значит, ему было бы трудно жить неправильно. Без большой цели.
Валька помолчал.
— Хм, здорово! Понимаю. А у тебя тоже есть большая цель?
— Есть.
— Какая?
Антон долго не отвечал.
— Чтобы все люди были людьми! — наконец с силой произнес он.
Такие, как Антон, раскрываются крайне редко, и Валька почувствовал необычность минуты, хотя и не совсем понял слова Антона. Он уважительно сказал:
— А я-то думал, почему ты с Балтийского завода на философский пошел, а не в кораблестроительный…
— Эй, вы! Ложитесь! — крикнули им.
Они пошли в сарайчик. Тихая ночь опустилась на лес, холм, неподвижное озеро. Все кругом уснуло…
Назавтра после вечерних занятий стали готовиться к празднику. Прежде всего нужно было побриться. Вообще-то склонность к бритью не входила в число добродетелей самбистов. Возможно, дело было в том, что из пятерых ни один не захватил с собой зеркала, и они (конечно, из врожденной деликатности) не решались беспокоить друг друга обременительной просьбой: побрей, дескать. Поэтому сейчас лезвия с треском продирали просеки в густых, первозданных зарослях. Обильно лилась кровь, раздавались горестные стоны, но чего не вытерпишь во имя красоты и культуры!
Через полчаса самбисты преобразились: каждый надел рубаху, заранее выстиранную для торжественного случая. По кругу пустили одеколон, и все по очереди щедро трясли флакон над головой до тех пор, пока лес на километр вокруг не наполнился удушливым запахом красной гвоздики. Полностью приведя себя в цивилизованный вид, чистые и благообразные, самбисты уселись ужинать.
— Слушайте, министры, — сказал Антон. — У нас осталось крупы только на завтра. Днем больше, днем меньше — все равно. А сейчас надо идти надолго, тратить энергию. От нашего скудного творога толку
