— Ну, — сказал тихо капитан, — с Богом!
В тот же момент раздался истошный крик у него за спиной в ночи. В той стороне, где находился штаб. В захлебывающемся потоке слов можно было разобрать только одно: 'Убили! убили! убили!'
Кричал поварюга Ражин. Неожиданно бабьим, визгливым голосом. Кричал, выскочив на крыльцо. Рядом появился кто-то с горящей головешкой и стала заметна смутная суета у штабной избы.
— Убили, Господи, убили!
— За мной. — Скомандовал тихо Фурцев.
Когда начальник разведки взбежал на крыльцо, Ражин раз за разом объяснял собравшимся, что всего 'пять минуточек тому' понес господам полковникам чай, да и выяснил, что 'сахарница у них пустая'. Завернул в кладовку, пока половинил сахарную голову, пока на удобные куски ее крошил, 'им горлы то и поперерезали'.
— Стоять здесь! — Велел Фурцев своим, и быстро вошел внутрь. Две оплывших свечи, как бы через силу освещали картину резни. Грузинов и Омутков лежали на полу у окна проткнув друг-друга шпагами. Оба удивительным образом попали сопернику прямо в сердце. Затыльнюк криво сидел у противоположной стены, его словно бы оттолкнули туда сражавшиеся, которых он, кажется, пытался помирить. Но он слишком неудачно ударился виском об угол стола, удар этот оказался смертельным. Вся карта была забрызгана тяжелыми, черными каплями крови.
Гренадеры Ляпуновы хмуро жевали усами и выставляли перед собой не могущие никого защитить штыки.
— Ни хрена себе! — Присвистнул ротмистр Родионов, влетев в помещение. В ответ на угрюмый ропот солдат о 'нечистой', он, сохраняя, видимо, полное присутствие духа, вытащил зажигалку и начал осмотр помещения, чмокая каблуками по липкому полу.
— Да, не скажешь, блин, что тут очень чисто.
Интересно, что в первый момент Фурцева больше удивил как раз вид зажигалки, а не трупов. Оказывается, и при здешних строгостях возможно обзавестись вещицами!
Завершив обход помещения, Родионов сильно хлопнул одного из Ляпуновых по плечу, и велел.
— Иди, встань там при двери. Никого сюда.
Потом достал из-за отворота на рукаве бычок и закурил.
— Не заметят? — Спросил Фурцев, указывая на зажигалку.
— После вот этого, — Родионов сделал жест в сторону окровавленного стола, — не посмеют. Это не массовое или коллективное самоубийство, как ты, может быть, подумал. Тут кто-то побывал и навел хорошего шороху.
Почему ротмистр пришел к такому выводу начальнику разведки было непонятно, но он также не видел, почему бы это мнение нужно было оспаривать.
— Но двенадцать-то уже пробило.
Фурцев имел в виду, что формально военные действия были уже открыты.
На это замечание капитана Родионов ничего не ответил, только сплюнул мрачно в угол. Потом расстегнул гульфик и куда-то там сховал контрабандную зажигалку. И бодро пояснил.
— Все ценное ношу под мошонкой, пока этот тайничок меня не подводил.
— Так что тут произошло?
— Что, что, — Родионов снова сплюнул, — залез кто-то через слуховое окошко на чердак, а потом сюда, в горницу, через ту дыру, вон видишь, слева от дымохода.
— Так ведь это и для кота, и то узко.
— Узковато, правильно разведка замечаешь, только другие щелки еще уже.
— И что же, никто ничего не услышал?
Ротмистр выпятил губу.
— А ты у них спроси, у господ полковников.
— Что же это получается…
— А то получается, что у наших сегодняшних партнеров, есть специалисты особого рода. Почему-то мне кажется, что их было больше одного. Пробрались заранее на чердак, дождались условленного часа и нырк внутрь. Что они тут делали, я сказать не могу, одно ясно — наши енералы за шпаги схватились, ну и перерезались. А гости эти непонятные испарились через ту же дырку, через которую влетели.
— Бред какой-то. — Сказал Фурцев.
— Да, понятного тут мало. К тому же, становится интересно, с кем это свела нас, на этот раз, судьбинушка. Признаться, воодушевления я никакого не испытываю.
Фурцев тоже не испытывал воодушевления.
— Что там за шум?!
Из сеней в горницу заглянул Ляпунов, выставленный для охраны.
— Вашбродь, там…
— Что там?!
— Народ, толпа. Просят.
Родионов с Фурцевым вышли на крыльцо. На площадке перед ним собралась почти вся 'армия'. Вперемешку, и гренадеры, и гусары, и егеря. Кто-то даже в исподнем, мало кто при оружии. Возбужденные, сбитые с толку. Рваный свет факелов бегал по головам. Стоял гул всеобщего испуганного говора. Увидев начальников, хоть и не самых главных, толпа зашумела решительнее, требуя объяснений, хотя всем и так было известно, что произошло.
Ротмистр последний раз затянулся и стрельнул окурком в темноту влево от себя.
— Значит так, — гаркнул он, — слушай на меня.
Волна гомона резко спала, но Родионову не суждено было воспользоваться тишиной. Из-за штабной избы послышался шумный, ширящийся хруст. Такой звук могло издавать стадо коров идущее по капустным грядкам. 'Что это?', мысленно спросил себя каждый, холодея и в глубине души уже догадываясь, кто.
Ворог!
Пока он оставался в капустной тьме, то был парализующе страшен. Никто не мог ни вскрикнуть, ни руку поднять. Правда, при этом вся толпа целиком подалась в сторону, освобождая пространство приближающемуся чудищу. И на этот освещенный испуганными факельными сполохами пятачок выкатился, как бы выплюнутый тьмою поразительный всадник. Выкатился и замер, натянув поводья. На воине этом неожиданном был жуткий, широкий шлем с торчащими вверх ветвистыми рогами. Верхнюю часть лица закрывала мелкая решетка, а с нижней свисали два длинных, тонких уса. Был на воине еще пластинчатый, как живот ящерицы, панцирь. В луку седла были вделаны два гибких прута, на них медленно трепетали маленькие черные флаги с намалеванными на них белыми червяками. Поводья всадник держал левой рукой, в правой, воздетой руке переливался в порывах пламени, тонкий, изогнутый меч. Привстав на стременах, всадник издал резкий, гортанный крик. Крику этому отозвалась сложным, шумным шевелением невидимая пока масса ворогов. Такое было впечатление, что капустный огород захвачен громадной саранчей.
Первым из обалдевших суворовских чудо-богатырей сориентировался в дикой обстановке, конечно же ротмистр Родионов. Одним движением он выхватил из-за пояса пистолет, на ходу взвел курок и, не целясь, пальнул в ночное видение. Пуля попала хвостатому чудищу в грудь, и, проломив панцирь, уела его в самое сердце. Самурай медленно, тяжело и удивленно начал валиться вперед и вправо, пока не уткнулся концом меча в землю.
Столь успешное действие начальника странно подействовало на его полуголых солдатиков — они кинулись врассыпную.
Фурцев тоже выхватил из-за пояса пистолет, Родионов схватил его за руку.
— Тикай, дурак!
Начальник разведки не стал вступать в полемику. Перемахнул вслед за ротмистром через оградку крылечка, и побежал в темноту минуя 'овины', петляя между яблоньками.
— Всем в лес православные! — Орал Родионов на бегу. — Хватайте ружья, и в лес!
Фурцеву он объяснил:
— Начало мы просрали! Придется партизанить. Я дую на тот лесистый утес, ну, знаешь ведь, тот, что на берегу реки. Ты поворачивай направо, к пруду не выходи, на батарею не суйся, уверен, там засада. Схоронись в ельнике. Собирай, кого сможешь. В одну кучу нам сбиваться нельзя. Окружат — все!
