Подполковник Смирнов и лейтенант Серков кропотливо, с лупой в руках осмотрели и фреску, и раму, и темную дубовую панель, окаймляющую помещение библиотеки. Все было крепким, неподвижным. Простукивание фрески и стены также не дало никаких результатов, везде слышался одинаковый глуховатый звук.
— Может, позовем наших хлопцев с кирками? — предложил лейтенант. — Пусть попытаются пробить в этом месте стену.
Подполковник пожал печами.
— Это ничего не даст. Если и пробьемся через толщу камня, то все равно, как я думаю, мы окажемся в автономном, обособленном кусочке лабиринта ходов. Как видно, по этому принципу здесь построена вся система тайных коридоров: изолированные участки, в которые можно проникнуть только изнутри, из еще более глубоких переходов.
— В таком случае, Юрий Юрьевич, я считаю, что нам вместе с секретными документами надо перекочевать из этой комнаты. Ведь вы прямо под этой чертовой фреской спите. В любую ночь может раздвинуться стена и протянется над вами рука фашистского убийцы. Давайте перейдем в ту комнату, где сложен сейчас гестаповский архив. Там неуютно, но безопасно — голые каменные стены…
— Если вы боитесь, Миша, я не возражаю против вашего переселения… Но я останусь здесь!
Горячая волна крови прихлынула к лицу лейтенанта. Он выпрямился, застегнул ворот гимнастерки и официальным тоном проговорил:
— Товарищ подполковник! Разрешите обратиться с официальным рапортом и прошу его немедленно направить по инстанции…
— Кому и о чем вы собираетесь подавать рапорт, лейтенант? — с чуть заметной иронией спросил Смирнов.
— Начальнику разведотдела армии генералу Брусину, товарищ подполковник, — тем же тоном ответил лейтенант. — В рапорте я попытаюсь обосновать… — лейтенант запнулся, подбирая слова. — Обосновать непродуманность и необоснованность риска, которому подвергает свою жизнь мой непосредственный начальник.
Подполковник плотно сжал губы и сдвинул брови. С минуту он стоял, отвернувшись от лейтенанта, упершись взглядом в стеллаж с книгами. Потом брови его разошлись, он улыбнулся и, обернувшись, положил руку на плечо лейтенанта.
— Ладно, Миша! Простите меня… Конечно, вы правы, и я вел себя, как мальчишка, необдуманно. Давайте команду о нашем переселении.
Глаза лейтенанта радостно блеснули.
— Есть, дать команду о переселении.
Через десять минут солдаты уже переносили телефон и линию связи в другую комнату. Но, когда они взялись за диваны, то оказалось, что тот, который стоял под фреской, наглухо прикреплен к стене. Пришлось взять диван из другой комнаты.
Подполковник Смирнов закурил, вглядываясь через окно в туманную морскую даль. Одна за другой мчались от горизонта к берегу волны с пенистыми гривами. Ярко светило весеннее солнце, но море выглядело недобрым.
Смирнов размышлял о том, что тревожило его в эти последние сутки — о судьбе врача Надежды Михайловны. Как освободить, как вырвать из рук врага этого замечательного человека? Ведь как только минует надобность в медицинской помощи, фашистские волки убьют ее.
“Надо побыстрее разобраться в личных делах гестаповской агентуры, — подумал подполковник. — Найти человека, тесно связанного с фашистским подпольем…”
Их разговор прервал дежурный по части, передавший только что доставленный секретный пакет.
— Час от часу не легче! — воскликнул подполковник, прочитав вложенную в конверт бумагу. — Читайте, лейтенант!
В пакете была шифровка из штаба армии. В ней сообщалось, что минувшей ночью в шести километрах от мыса Эйзенберг неизвестный катер обстрелял из крупнокалиберного пулемета советское госпитальное судно. Когда бывший поблизости эсминец “Строгий” начал преследовать пирата, тот взял курс на мыс Эйзенберг и исчез. Командир эсминца утверждал, что уйти в море пиратский катер не мог: его все время держали в луче прожектора до тех пор, пока он не скрылся за изгибом мыса. А когда через несколько минут “Строгий” достиг мыса, катера уже не было, словно он растаял в воздухе…
— Товарищ подполковник! — крикнул от двери телефонист. — К телефону. Штаб армии вас требует. Товарищ “Тенор” с вами говорить желает.
— Накликал, дьявол! — шутливо упрекнул Серкова подполковник и побежал к дверям.
Под псевдонимом “Тенор” в армии был законспирирован начальник отдела разведки и контрразведки генерал Брусин — невысокий, кряжистый человек с могучим басом. Подчиненные любили и побаивались требовательного генерала Брусина, который отлично знал свое дело.
— Четвертый слушает! — проговорил в телефонную трубку подполковник Смирнов.
— Здравствуйте, товарищ четвертый! — загрохотала трубка. — Рад слышать вас… А то, откровенно сказать, я уже тревожился, не украли ли тебя эти самые вервольфовцы. Они у тебя там что хотят, то и делают.
Подполковник Смирнов покраснел и вздохнул.
— Ну, чего вздыхаешь, товарищ четвертый, — громыхала трубка. — Не вздыхать, а действовать надо! Чтобы никакая фашистская погань и носа поднять не смела.
— Работаем, товарищ “Тенор”.
— Плохо работаете. Военврача разыскали?
— Нет еще, товарищ “Тенор”… Но принимаем все меры.
— Пока вы раскачаетесь, волки-оборотни и вас утащат… Вот что, четвертый! Выезжай немедленно ко мне! Весь план действий мне доложишь. Быть завтра к восьми ноль-ноль. Ясно?
— Ясно, товарищ “Тенор”.
— Хорошо, если ясно. Ходи с вооруженным конвоем, чтобы и тебя, как барашка, фашистские оборотни не утащили. Не боевая воинская часть, а сказка о Красной шапочке и сером волке… Ну, до завтра!
— До свидания, товарищ “Тенор”. Подполковник положил телефонную трубку и отер ладонью вспотевший лоб…
Лейтенант Серков и телефонист сочувственно смотрели на него.
— Соколов! — усталым голосом обратился подполковник к телефонисту. — Найдите шофера и скажите, чтобы через полчаса подал “виллис”. Едем далеко, в штаб армии. Пусть возьмет дополнительные канистры с горючим.
Когда солдат выбежал из комнаты, подполковник Смирнов сказал лейтенанту:
— Основная задача, лейтенант, найти этого немца в желтой жилетке. Я постараюсь вернуться завтра к вечеру.
Даже ночью во сне Коля тщетно пытался вспомнить ускользнувшую из памяти деталь, которая поразила его, когда он увидел темный прямоугольник вместо фрески. Ему снилось, что он снова смотрит на эту зияющую дыру и уже почти отыскал потайной механизм, с помощью которого раздвигается стена. Но в это время из-за спинки дивана вдруг показывается скуластое лицо в больших, круглых очках, насмешливо хихикает, высовывает длинный, раздвоенный язык и начинает шипеть, как змея.
Утром после завтрака Коля пришел к твердому убеждению, что фашист не знает, видел ли кто-нибудь его потайной ход. Ведь он только услыхал, как кто-то чихнул, и сразу же нырнул в дыру, прикрыв ее фреской. А значит, вполне возможно, что диверсант снова вернется в библиотеку. Мало ли какие дела у него там могут быть?
Коля подумал, что, наверное, следует позвать с собой Петра Захаровича или Гиго Кавторадзе. Но тут же решил, что все же оснований для появления фашиста у него очень мало. И, кроме того, в кармане тяжелым, но приятным грузом лежал пистолет. А с ним Николай чувствовал себя очень сильным, почти непобедимым.
Конечно же, Коля уже успел рассмотреть оружие, научился вытаскивать из плоской ручки обойму с семью маленькими золотистыми патрончиками, попробовал взвести каретку и даже несколько раз щелкнул
