На этот раз на меня накинулся какой-то тайфун: меня кидало, трясло, переворачивало. Перед гаснущим уже моим взором мелькнуло черное пятно на плече робота, и я, издав нечеловеческий вопль, рубанул ударом «тэтсуи». Глаза у него помутились, потом изо рта пошла кровь (неужели настоящая?), потом он издал тихий хрип, колени его подогнулись, и он упал. Мы с Клодом постояли молча. Я тяжело дышал.
— Что делать? Иначе нельзя! — проговорил Клод.
Он нажал несколько клавиш, и покойник ожил. Повесив голову, он понуро побрел в свой угол и там застыл.
— Ну, мне пора! — поглядев на часы, произнес Клод. — Урок математики проходит в Сорбонне. Читает знаменитый профессор. Пойдешь? — Он посмотрел на меня.
— Вообще, честно говоря, хотелось бы отдохнуть, — сказал я.
— Ну хорошо. Куда тебя завезти?
— В гостиницу, — сказал я.
Весь следующий день мы бродили с Данилычем по Парижу… Вот здесь ходил Жан Вальжан… А здесь работает Мэгре!
В пять часов в номер позвонил Клод и сказал, что если я не возражаю, он заедет за мной. Я не возражал. Я уже привычно уселся на упругое сиденье, мы ехали в открытой машине по широким, роскошным улицам. Клод сказал мне, что если я не возражаю, он заедет за своим другом в американское посольство.
— Он что, американец? — спросил я. Клод кивнул.
— Откуда же у тебя друг-американец?
Клод заносчиво отвечал, что у него имеются друзья во всех странах мира.
Мы свернули в узкую улочку. За красивой решеткой стоял белый особняк, с балкона его свешивался американский флаг. Вдоль ограды стояли демонстранты, они буквально сотрясали толстые прутья решетки и яростно вопили примерно следующее:
— Американцы — негодяи! Вы ответите нам!
Мы остановились у тротуара, с трудом найдя место среди посольских машин. Две машины были перевернуты, на каменных плитах сверкали осколки стекла.
— Да, туговато приходится твоему другу! — проговорил я. — Не знаю даже, выйдет ли он. Протестуют против размещения американских ракет во Франции? — тоном опытного человека осведомился я.
Клод резко повернулся ко мне и некоторое время насмешливо смотрел на меня.
— Представь себе — наоборот! — язвительно произнес он. — Волнуются, что американцы уберут ракеты из Франции!
— Как так? — изумился я.
— Да вот так вот! — разведя руками, проговорил Клод. — Ты газеты, вообще, читаешь?
— Ваши? — пробормотал я.
— Для начала хотя бы свои! — насмешливо проговорил он.
— Читаю, вообще-то… — проговорил я. — А что?
Вообще-то, честно говоря, я не читал газеты — как-то не привык. Иногда только, готовясь к политинформации. Сейчас, конечно, я клял себя за эту привычку.
— А что там? — повторил я уже встревоженно.
— Если бы ты имел привычку читать газеты, — назидательно проговорил Клод, — ты бы узнал чрезвычайно важную вещь!
— Ну можешь ты сказать, не измываться? — взмолился я.
Демонстранты кричали все громче, за ограду полетели какие-то бутылки. Полиция стояла абсолютно безучастно.
— Ты бы мог узнать, — проговорил Клод, — что русские и американцы договорились… об уничтожении в Европе ракет средней дальности!
— Но это же очень хорошо! — не удержавшись, воскликнул я.
— Думаешь?! — усмехнулся он.
— Ну а как же? — растерялся я. — Без ракет-то ведь… хорошо?
— Оказывается, не совсем! — жестко произнес Клод. — Посмотрим, например, что пишут наши газеты! — Он взял с заднего сиденья кипу газет… На интересной бумаге они печатают их — тонкой, прозрачной, как салфетка, но очень прочной. — Так… «Фигаро»! — Клод распахнул перед собой газету. — «Опасное соглашение»… Как раз об этом! Вот… «Можно еще гадать на тему о том, кто в итоге выиграет от подписания договора по евроракетам — СССР или США. Но совершенно ясно, кто проиграл, — Европа». А вот — «Круа», католическая газета: «…Перед лицом советского арсенала из обычных вооружений и химического оружия Европа оказывается с голыми руками».
— Та-ак! — проговорил я. — И из-за этого они так волнуются? — Я кивнул на демонстрантов.
— А тебе этот повод кажется недостаточным? — проговорил Клод. — Не знаю, может быть, ваших людей ничто уже не волнует, а наших пока что волнует все!
— Так что же… ракеты не убирать? — сказал я.
— Убирать, обязательно! Но, как видишь, это нелегко, по крайней мере, у нас! — насмешливо добавил он.
— Как друг-то твой сумеет прорваться? — Я уже начал немного волноваться.
— Вырвется — он парень крепкий! — улыбнулся Клод.
Действительно, тут за оградой показался худой парень в белом свитере и очках без оправы, поймал брошенную в его сторону бутылку, ослепительно улыбнулся. Он отпер узорную калитку и между двумя меланхоличными полицейскими выскочил на тротуар. Он направился к нам, но тут из-за желтого фургона выскочили несколько бритых наголо парней в черных куртках и накинулись на него. Он явно знал каратэ, но они все же свалили его с ног и с криками «Предатель!» нанесли несколько ударов тяжелыми ботинками. Когда мы подскочили, желтый фургон уже отъехал, а он поднял очки и уже вставал.
— Знакомые ребята! — кивнув вслед фургону, улыбнулся он.
— Вот, познакомься, пожалуйста, — слегка насмешливо проговорил Клод. — Наш друг из России, Александр!
— О-о-о! — радостно завопил он. — Фред!
На лбу его уже набухала большая синяя шишка.
— Как жаль, что они не узнали вас: вам бы тоже досталось! — улыбнулся он.
— А чего полиция не вмешалась? — Я сочувственно глядел на его шишку.
— Вам так нравится полиция? — усмехнулся Фред. — Полиция и политика — разные вещи, и чем реже они сталкиваются, тем лучше!
— Так что ж, лучше шишки получать? — Я, не удержавшись, прикоснулся к ней.
— Политика — это драка! — сказал Фред. — Без этого нельзя. Иначе это не политика, а всеобщая пассивность!
— Правильно. А пока, если не хочешь получить еще, поехали! — сказал Клод.
Мы уселись. Машина тронулась.
— Это все так. Репетиция! — кивнув назад, сказал Клод. — Настоящий бой с бритоголовыми будет через неделю, когда мы проводим демонстрацию против ракет! И еще неизвестно, какие силы присоединятся к бритоголовым. Судя по газетам, против очень многие! — Всунув руку, он пошуровал ворохом газет.
— Ну хорошо. Подеремся! — взмахивая рукой вверх, весело крикнул Фред.
— Но ведь надо же тогда… подготовиться! — заволновался я.
— Готовься! — насмешливо проговорил Клод. — Я распоряжусь, чтоб с тобой занялся тренер каратэ.
— Отлично! — обрадовался я.
Началась напряженная жизнь. С утра я ходил на уроки в лицей, где мне приходилось нелегко, — там в отличие от нас базарят не только на переменах, но и на уроках. Любой разговор — по химии, по физике, по литературе — неизбежно упирался в меня — приходилось подолгу рассказывать, что я думаю о том-то и о том-то. Завал.
Потом я шел в тот секретный подвальчик (Клод дал мне свою запасную волшебную открывалочку).
