— Идите и выполняйте приказание!
Валя пришла поздно ночью. Сергей Петрович посмотрел на нее и содрогнулся. Она была неузнаваема. Над верхней губой огромный волдырь, волосы коротко подстрижены.
— Что с вамп, Валя? — испуганно воскликнул он.
Она мягко отстранила его руку.
— Осторожно. — Валя попыталась улыбнуться, но от боли сжала губы.
Потом расстегнула ватник, достала детонаторы и шнур и положила все это на подоконник.
— Что с вами? Где это вас так разукрасили?
— Это пустяки, Сергей Петрович, это я сама. Проходу нет девушкам от солдатни, ну, я вчера нагрела щипцы — и к губе, но перестаралась немного. Не беда! До наших заживет, а теперь хожу спокойно: кому такая красуля нужна?
Они уселись на диване и долго молчали. Сергей Петрович думал о себе, Валентина — о нем. Взрыватели мирно покоились на подоконнике, освещенные мягким лунным светом.
— Ночь-то какая! — тихо сказал Крайнев. — Ходить бы сейчас по улицам, разговаривать, мечтать…
— Мечтатель, — с ласковой насмешкой произнесла Валентина. — Не похожи вы на мечтателя. Они все какие-то непутевые. А вы человек дела.
— Вы не правы, Валечка, — горячо возразил он, — мечтатели бывают разные. Одни помечтают, помечтают и успокоятся на этом. А другие чем больше мечтают, тем сильнее хотят реализовать свои мечты. А кто такие великие новаторы в технике? Мечтатели, Валечка, движут человечество вперед. А коммунисты — это самые активные мечтатели на земле. Они преображают мир сообразно своему учению, которое многие считали мечтой.
Валентина внимательно слушала, и ей, как всегда в его присутствии, становилось тепло и радостно.
Вдруг она вспомнила о том, что должно произойти завтра.
«Неужели он не понимает, что уже завтра его не будет? — подумала она, удивляясь, как мог он в эти минуты говорить и думать о другом. — Или он надеется остаться живым?» Валя покосилась на детонаторы — сто секунд от запала до взрыва…
Сергей Петрович понял ее.
— Валечка, возьмите и передайте Сердюку.
— Что это? — тихо спросила она.
— Прочтите.
Валя подошла к окну и при ярком лунном свете прочитала:
«Секретарю партийного бюро.
Иду на выполнение задания. Прошу считать коммунистом.
Сергей Крайнев».
Валя осторожно сложила бумагу и спрятала ее на груди. Слезинка засветилась у нее на щеке.
Сергей Петрович подошел к ней. Она обернулась, крепко обняла его, словно никуда не хотела отпускать.
— Сергей Петрович, родной мой! Как все это страшно! — И она разрыдалась.
Крайнев отвел ее от окна, усадил рядом с собой и, как маленькой девочке, вытер слезы. Она понемногу успокоилась. Потом порывисто прижалась к нему и, заглядывая в глаза, крепко поцеловала.
Невыносимо тяжело было Крайневу. Поглядывая на стрелки часов, он инстинктивно отдалял время своего ухода. Он знал, что через час после того, как он выйдет из дому, все для него будет копчено.
Они назначили срок ухода в семь часов. Прогудел гудок.
И тогда Валя еще раз обняла Крайнева.
— Сергей Петрович, вам пора.
Чтобы несколько овладеть собой, Крайнев подошел к окну.
В стекла неприветливо смотрело хмурое зимнее небо, и скромная желто-розовая заря бледной полоской лежала на горизонте. Невольно подумав, что это утро последнее, которое он видит, Крайнев постоял у окна, взял детонаторы и, не оборачиваясь, вышел.
15
Дмитрюк злился на свой тулуп больше, чем на лютые морозы. Куда бы он ни приходил проситься на работу, всюду ему, словно сговорившись, предлагали должность сторожа. Старик был уверен, что виной всему проклятый тулуп. В конце концов он пришел в ярость, вооружился сапожным ножом и отхватил полы сразу на пол-аршина. Такой же операции подвергся и длиннейший воротник, свисавший почти до поясницы. Из обрезков, которых хватило бы на добрый полушубок, Дмитрюк выкроил карманы, нашил их, хоть и не очень красиво, но зато прочно. Каждый раз, проходя мимо застекленных витрин магазинов, старик любовался своим произведением. Оно не было похоже ни на один из видов принятой теплой одежды, но это его мало беспокоило.
К Макарову Дмитрюк из деликатности больше не показывался — пусть, мол, новый начальник осмотрится, — но времени зря не терял. Приняв в эшелоне шефство над женщинами с детьми, он считал себя по-прежнему обязанным помогать им и целые дни проводил в заботах. Его привыкли видеть и в детских яслях, куда он устраивал своих маленьких подопечных, и в коммунальном отделе, и в больнице, и в отделе кадров, но чаще всего в заводском комитете профсоюза. Именно здесь ему удалось добиться, чтобы Пахомовой и Матвиенко дали большую и теплую комнату и чтобы их устроили на работу в разных сменах. Женщины прекрасно справлялись с домашними делами, одна из них всегда была дома.
Дмитрюк приходил в недавно организованный для семей фронтовиков дом-коммуну, как к себе в цех, покрикивал на уборщиц, журил заведующую и с нескрываемым удовольствием просиживал часок-другой в детском садике. Завидев своего деда-мороза, дети бросали все и бежали к нему.
Суровое детство было у Дмитрюка. Сказок ему никто не рассказывал, и он, дожив до старости, совсем не знал их. Чтоб позабавить малышей, старик купил на рынке растрепанный томик русских сказок. Каждую ночь перед сном он прочитывал одну сказку, а днем рассказывал ее детям. И все же его мучила совесть: «Ну какой же я дед-мороз? Тот всегда приходит с подарками, а я сказочками отделываюсь».
За неделю до Нового года Дмитрюк перестал бывать дома по вечерам. Он появлялся только после десяти — одиннадцати часов, усталый, но веселый.
— Загулял наш дед, — подтрунивали над ним соседи, — нашел где-то молодайку.
В самый разгар новогоднего вечера, когда дети кружились вокруг елки, такой огромной, какой они никогда не видели дома, на юге, появился дед-мороз в сопровождении Шатилова. Они с трудом волокли по полу мешок, набитый чем-то до отказа. Дед торжественно развязал его и с грохотом высыпал содержимое на пол. Малыши, увидев огромную груду ярко раскрашенных деревянных кубиков, с радостью набросились на них и сразу же принялись строить большой дом. Стены у дома были неправдоподобно пестрые, но это никого не смущало.
И в крупных делах, и в мелких хлопотах Дмитрюку помогала Людмила Ивановна Вершинина, светловолосая женщина с темными бровями и усталым взглядом. Она работала председателем комиссии по делам эвакуированных и первая обратила внимание на неугомонного старика. Вершинина сама попросила Дмитрюка помочь ей и дала ему несколько заданий, которые он охотно выполнил. С течением времени Людмила Ивановна убедилась, что лучшего помощника ей не найти, и предложила старику штатную должность в своей комиссии. Тот с тоской посмотрел на заводские трубы, дружно дымившие за окном, взвесил все «за» и «против» и согласился.
Круг его обязанностей сразу расширился. Теперь все жалобы поступали к нему, и старик разъезжал по городу, разбирая их на месте. Сначала он недоумевал, откуда взялась у заводского комитета такая шикарная машина, но, разговорившись во время одной из поездок с шофером, узнал, что машина принадлежит вовсе не завкому, а директору и что Людмила Ивановна — вовсе но штатный работник, а общественница, жена самого Ротова. Дед смущенно крякнул. Он не раз очень горячо, чуть ли не до
