загубленную и напрасно истраченную жизнь.
- Да что же это за жизнь, действительно, такая, - подумал он, - все течет, а ничего не изменяется, - что за
жизнь, я плюю на такую жизнь, - подумал он.
И начал свой бунт - результат озлобления уже окончательно высшей степени.
- Откройте меня, - завопил он, в ярости бросаясь телом на дверь, - откройте меня, откройте! Да что ж это
такое, в конце концов, откройте меня, вы что - с ума посходили все, откройте меня, - бился он телом о дверь в
надежде выбить замок и обрести желанную свободу, - откройте меня, - вопил он, - я хочу курить, я чаю хочу, я
хочу на тахту, я хочу почитать на тахте 'Иностранную литературу' и не хочу и не могу сидеть здесь, где есть
темнота и я, а больше ничего нет, ни воды, ни света нет даже, а-а-а, откройте меня, откройте меня, откройте меня. У-у-у, откройте меня. - Так вопил он и лез в закрытую дверь до той самой поры, пока нечто очень сильно и тупо не ударило его по голове, по затылку, да так сильно и тупо, что упал он, ошеломленный и почти бездыханный, на мохнатый коврик, постеленный перед ванной с целью, чтоб не студить выкупавшемуся ноги о бетонный пол санузла, ставшего местом нечаянного и печального заключения персонажа моего рассказа.
Очнувшись, он увидел нечто, настолько поразившее его мозг, что он даже испугался немного.
Внимательно и доброжелательно смотрел на него с потолка какой-то старый и морщинистый азиатский человек.
Он сам, этот человек, был неживой, а вроде как бы вырисован тушью по потолочной известке - графическое изображение азиатского дедушки - одна голова.
Очнувшись, он приподнялся на локтях и видит - валяется-белеет рядом кусок штукатурки кирпичных размеров, как результат порывов его тела в дверь и бессмысленного бунта.
- Стало быть, и азиатский дедушка-китаец, он тоже не рисован серой тушью по потолку, а есть не что иное,
как сеть трещин, образовавшая в результате случайного стечения обстоятельств художественно правильное изображение, - понял он, - от порыва тела в дверь, то есть в результате моего бессмысленного бунта.
Очнувшись, он встал и очень робко потрогал дверь, но крепка дверь. Молчок, тихо.
- Значит, - понял он, - жизнь свою я должен продолжать и здесь, в столь неприятных и постыдных для
меня условиях.
Он, присев на унитаз, закрытый специально существующей глухой крышкой, безо всякой злобы или обиды вспомнил всех своих людей - друзей и знакомых, тех, которых он раньше иногда любил, иногда ненавидел, а теперь понял, что все они приятны и любезны ему, и что ему очень хочется к ним, пускай даже обидят они его, отберут у него деньги и красавицу, а вдобавок еще и надают по физиономии.
Он оглядел окружающую его обстановку, и обстановка тоже от души понравилась ему, несмотря на то, что сверху смотрел трещинный китаец, а от стенки над проклятой дверью, обнажив глину и желтую дранку, отлетел порядочный кусок штукатурки!
- Свет-то вот, видишь, зажегся ведь от ударов, - радостно подумал он, - а теперь, гляди, может быть, и вода
пойдет, чем черт не шутит.
Ванна его была столь хороша - со смесителем, с душем на гибком шланге, с пластмассовой полочкой над ванной, где находились различные средства и снадобья для чистоты тела и укрепления волос, - столь была хороша, что он, имея надежду и робкую уверенность, не выдержал, подошел, открыл-таки кран, но прежние ужасные звуки и клекот заставили его вернуться на насиженное место.
- Ну, не все сразу, - успокаивал он, - потом как-нибудь, дай-ка я лучше спою...
И он тихо запел, и звук собственного голоса настолько воодушевил его, что он, исполнив подряд все песни, которые знал когда-либо, стал рассказывать сам себе анекдоты, от души сам хохоча, сам краснея и радуясь от неприличных.
Один. Там. В тишине.
Дальше - лучше. Он поиграл на пальцах в очко и выиграл десять рублей, и проиграл тоже десять, потом он рассказал себе всю свою жизнь - как он учился в школе, в институте, как он работал, и прошлая его жизнь тоже стала мила и приятна ему.
Встав на четвереньки, он обшарил помещение и нашел под ванной, в углу, прекрасный длинный окурок от папиросы 'Беломорканал'. Он долго не знал, что можно с окурком сделать, потому что курить хоть и хотелось, но спичек не было.
Он даже собирался тот окурок жевать, но потом догадался и, продолжив поисковые работы, нашел настоящую
толстую спичку, он и со спичкой не знал, что ему делать, но потом вспомнил, натер спичку о голову и зажег ее, шаркнув о ванный кафель. Закурив, он залез в сухую, безводную ванну и, упершись ногами в стену, стал дремать.
Но шла жизнь, и шла его будущая жена, поднимаясь по лестнице и волоча авоську, в которой несла что-то вкусненькое.
А ведь она вполне могла не прийти и вообще.
Вы понимаете, на улице она встретила знакомого офицера артиллерийских войск, друга детства, который звал ее замуж и ехать с ним в Свердловск. Фамилия его была Ярцев, и он был сам очень хороший и веселый человек, хотя и разведенный, так что она даже заколебалась поперву немного, не зная, с кем лучше ей строить свою жизнь.
А вдруг бы она покорилась Ярцеву? Кто бы тогда спас от плена нашего героя?
Наверное, мудрые соседи, которые догадались бы, что если в однокомнатной квартире тихо и никто не заходит и не выходит, то там совершается или уже совершилось убийство. Высадили бы дверь и спасли. Никуда бы он, голубчик, не делся...
Нет, ну бывают же такие наглецы! Как вот тот один сволочь, который нахально поступил к нам работать в книжный магазин 'СВЕТОЧ' в качестве МОПа, младшего обслуживающего персонала, а попросту говоря - уборщицей.
Удивительно, что уборщицей? А? А мне не удивительно? Мне тоже сначала стало удивительно. Лучше б я и сейчас все еще удивлялся, чем узнавать мне, старому израненному человеку, то, что я сейчас узнал.
А ведь вид его производил впечатление весьма, можно сказать, приличного молодого парня. Несмотря на молодость, не был он, к примеру, патлатый, как Тарзан. Напротив, голова его была гладенько обрита. Бородка, правда, тоже была. Я сначала чуть-чуть насторожился, увидев бородку, - не люблю я этого. Но потом разглядел, что и она - чистенькая такая, выступами. Да глядя на такую бородку, уверяю вас, никто бы в жизни не подумал, что этот человек способен лить воду на чью-либо мельницу. Вот и я ничего дурного не учуял. Совершенно на старости лет спятил я, бдительность потерял. Постарел я.
Я ему говорю: 'Зарплата у нас вы сами знаете какая!' А он логично: 'Я буду совмещать'. Правильно, это законом предусмотрено. Ну и потом - у нас же книжечки. 'Дефьсит', как говорит товарищ Райкин. Я его официально и строго предупреждаю, что если он поступает к нам с целью спекуляции всякой этой Кафкой и Жюлем Верном, то деятельность его мной всячески будет строго прекращена и ничего, кроме пятна
