биографии, он от такой преступной жизни не получит, поскольку он хоть и МОП, но все равно - работник культурного фронта, а спекуляция есть бескультурие и стыд.
А он, широко раскрыв в ответ свои лживые глазки, мне и отвечает: 'Ой, да что вы! У меня и в мыслях такого нету. Я - просто. Работать. Ну, если мне что такое интересненькое с вашего разрешения продадут, то я уж буду очень довольный', и прочее, он мне много чего говорил.
И тут я прямо вопрос ставлю - а что ему, собственно, в нашем магазине надо? Может, он из ОБХСС, так пусть лучше прямо мне об этом скажет, мы друг друга поймем. Но тут он стал гулко бить себя в грудь и божиться. А по секрету мне таинственно сообщил, что хочет немного подработать на женитьбу - это раз, а во-вторых, желает укрепить свои слабые мускулы физической работой.
Не поверил. Не поверил я, конечно, а все же и взял его, дурак, на свою шею. Ну и потом, как мне еще было отказываться? Действительно, мы уже полгода уборщицу искали, заелись все кругом, никто тряпкой махнуть за семьдесят рублей не хочет.
И ведь как ловко скрывался! Мне еще тут нужно разобраться - не вошел ли он в преступный сговор со сторожем Чердынцевым. Тот его в пять утра впускал, а также в двенадцать ночи - в зависимости от дня недели. Подозревал я-таки, что он книжки хочет красть, сдавая их через подставных лиц в наш же букинистический отдел. А только целые были все эти книжки в торговой зале, да и вряд ли их взял бы наш умный букинист Сеидова, потому что затоварены мы ими до самых верхних полок.
Вот так он и втерся в доверие. Ибо магазин у него начал сверкать - в ночные эти и утренние часы ухитрялся довести его до адской чистоты и блеска. Причем и от интеллигентных наших покупателей совсем не стало слышно нареканий, что их в торговые часы мокрой тряпкой хвощут по ногам, гоняют из угла в угол под предлогом скорой уборки.
Но я-то, я-то растяпа! Мелькнуло ж у меня еще раз подозрение, последний раз, после чего я окончательно утратил всякую бдительность, соблазненный экономической эффективностью задумки.
Это когда он мне сказал (а он, к слову, довольно много болтал, когда мы встречались в день получки у денежного ящика, а только я мало что помню, к сожалению), это когда он мне сказал, что не позволю ли я ему немного оживить витрину.
А витрина у нас, следует заметить, отменная в магазине была. Вот именно - была отменная! Она у нас - вся современного интерьера, как говорил украшавший ее художник Убоев: по фасаду громадное цельнолитое стекло, пол засыпан байкальской галькой, на которой помещены красивые кашпо с цветами. А сверху нам художник Убоев вычеканил по трудовому соглашению различные чеканные лозунги, а именно: 'КНИГА- ИСТОЧНИК ЗНАНИЙ', 'МИР, ТРУД, СВОБОДА, РАВЕНСТВО, БРАТСТВО ВСЕХ НАРОДОВ'. И другие. А также различные символы - устремленную вперед красивую дивчину с раскрытой книгой и склонившегося над ней (книгой) тоже очень красивого юношу. У нас все было очень красивое.
Ну и не совру, а этот 'уборщица' нашу красоту сильно уважал. Он гальку постоянно мылил каким-то особым моющим составом и лозунги драил, что твой юнга, когда я на заре нелегкой жизни служил в Балтийском флоте.
И вот он мне и говорит: 'Позвольте, Павел Егорович, я немного оживлю нашу витрину?' - 'А ты можешь?' - спрашиваю. А он отвечает: 'Могу. Я много витрин оживил'. - 'Так где ж они, твои живые витрины? Я хочу их посмотреть'. - 'Нельзя, - говорит, - они расположены в других городах'.
А вид-то, главное, интеллигентный! Как я ему могу не верить? Я его и спрашиваю, помня рвача Убоева: 'А сколько ты хочешь за это оживление взять?' Смеется. 'Ничего', - говорит. 'То есть как это ничего?' - 'Ну, если вам понравится, то что-нибудь мне заплатите'. - 'А если не понравится? - спрашиваю. - Мне за тебя под суд идти, что ты мне витрину изнахрачил?' - 'Да какое! - смеется. - Просто приведем тогда все в старый вид, и порядок. Я, - говорит, - любитель. Это, - говорит, - для меня радость вроде хобби'.
А я возьми, да и согласись, старая плешь. Повторяю - интеллигентен он мне показался. Вот я по глупости бдительность-то и потерял.
Ну и он там недельку колдовал, что-то там возился, проводку даже новую проводил. Я ему - ты мне магазин спалишь, а он мне - не бойтесь, я в горсети консультировался. И вот он там недельку все колдовал, возился, а потом мне и говорит:
- Готово!
А было как раз без пяти десять до открытия. Мы все вышли на улицу. Я смотрю и думаю - да что же это за голый король? Как все было, так оно все и есть. Я ему напрямик говорю: 'Ты, товарищ Химков, сказку про голого короля писателя Андерсена знаешь?' А он опять смеется, он все смеялся, подлец: 'Давайте не будем делать поспешных выводов, давайте подождем немного'. - 'Подождем', - говорю.
А тут уж и посетители эти интеллигентные, как всегда, утром в магазин ломятся, стучат каблуками. 'Подождите вы!' - кричу. А они- наоборот: лезут, ломятся, каблуками лупят, обещают написать в жалобную книгу. 'Ну зачем вы стучите? - говорю. - Поступлений новых со вчерашнего дня не было и не будет, зачем стучать? В милицию захотели?'
Тут он мне и велит:
- Скажите, чтоб открывали.
И - господи боже ты мой! Лишь как дверь магазина открылася, то тут сразу же заиграла торжественная космическая музыка, отдаленно напомнившая мне 'Марш коммунистических бригад'. И все эти чеканные лозунги завибрировали космично, как показывают по телевизору, когда ракеты на дальние планеты отправляются И все быстрее и быстрее! И все громче торжественная музыка! А потом музыка стихла, и - о господи! - я гляжу, а они уже все на других местах, лозунги. Где, допустим, стояло 'МИР', теперь- 'РАВЕНСТВО', вместо 'СВОБОДА' - 'ТРУД'. И лишь 'КНИГА- ИСТОЧНИК ЗНАНИЙ' по-прежнему высоко сияло надо всем, начищенное уборщицей Химковым до блеска звезды.
— Ну и что? - спрашиваю я, обалдев. - Дальше-то что?
— А ничего, - смеется он. - Дальше каждые полчаса эти таблички будут менять свое местоположение. Этим
оживляется витрина и при скупых средствах выразительности создается сильное поле эмоционального воздействия.
НИ-ЧЕ-ГО! Ничегошеньки - я не стыжусь это признать, - ничегошеньки я не понял: хорошо это или плохо. И, слова ему худого не сказав, молча ушел в магазин думать - давать ему денег за такое изобретение или, наоборот, - денег не давать, изобретение демонтировать, из 'Светоча' начисто выгнать.
А тем временем иль по городу слух прошел про нашу красивую витрину, или действительно она была красивая - я и до сих пор не знаю. А только повалил народ и - господи ты боже мой! - все больше молодой, странно это так, вроде как хиппически разодетые под художников, что ли? Но стоят тожественно и ждут тех самых полчаса, когда зазвучит торжественная музыка и лозунги станут космически скакать. И он среди них, важный такой, что-то объясняет.
Господи! Да это ж и на какое-то незапланированное сборище смахивает, думаю. Подкрался и слышу, как он объясняется с одной знатной горожанкой, дочерью одного знаменитого в нашем городе отца, одетой в рваные синие штаны и туфли на толстой подошве.
- Вот... А ты, дорогая, не верила в меня. Вот... худсовет отклонил... Но я одержал... Я добился. Вот он, мой
пространственный эффект многомерного пространства, поп-скульптурная композиция в замкнутом интерьере.
Символы - мир, труд, свобода, равенство, братство – не однозначны. Они - многомерны. Они насыщаются новой формой на основе старого содержания. Понимаешь?
- Понимаю, - шепчет эта размалеванная фря.
Худсовет отклонил??!!
Я тут же выскочил из укрытия и кричу:
- И я тоже все понимаю, гражданин Химков! Ваши документы!
А он это мне нахально смеется в старое лицо и говорит:
— Они же у вас в денежном ящике.
— Тогда пройдемте к денежному ящику, - говорю. - А вы, гражданка, останьтесь.
Говорю, а сам трясусь неизвестно отчего. Та надулась:
- Нет уж, позвольте, я тоже пройду.
А как ты ей не позволишь при таком папаше?
