— И, — подытожил Бруно, — сделав круг, мы возвратились к началу: полагаться можно только на себя.
— С учетом всех факторов, — повторил Курт, оторвавшись, наконец, от игры и с усилием потерев лицо ладонями. — Темнеет, — вздохнул он. — Скоро ночь. Ты — спать; я останусь за часового первым, потом разбужу тебя. После очередь Яна.
— А что же наш неугомонный воитель?
— Я с превеликим удовольствием отстранил бы его от любого участия в этом деле полностью, однако это лишь растравит в нем его недовольство, которое — как знать, чем может выплеснуться… Ему оставим предутренние часы. Помимо всего прочего, в подобном распорядке есть и еще один plus: отдежурив до утра, следующие полдня он проспит и хотя бы какое-то время не будет путаться у меня под ногами… Партию перед сном?
— Одну, — предупредил Бруно, придвигаясь к доске ближе. — И только из сострадания к твоему мятущемуся духу. Покинуть тебя сейчас в столь угнетенном состоянии было бы крайне безмилосердно.
— И несправедливо, — согласился он серьезно.
За игрой Курт почти не следил, без особенного усилия прореживая армию неприятеля; помощник передвигал фигурки лениво, не слишком раздумывая над ходами и явно не заботясь о выигрыше, исполняя обязанность противника лишь ради видимости. Сегодня, однако, напряженных баталий и не желалось — сейчас это апатичное перетаптывание с клетки на клетку было наилучшим фоном для мыслей, каковые, следовало признать, переминались так же вяло с ноги на ногу, точно позабывшие урок школяры. Сейчас эти мысли надлежало выстроить, наделить порядковыми номерами по степени значимости и вероятности воплощения и соотнести с предпринятыми мерами, убедившись в том, что сделано все возможное и ничего не упущено.
В существующем положении, в общем, выбор средств был невелик, и ничего, кроме уже совершенного, сделать было нельзя. Во владении Вольфа имелся старый охотничий лук, с которым тот временами охотился на кроликов, однако пребывало сие оружие в виде непотребном, ибо валялось позабытым уже второй год, да и прилагающиеся к нему стрелы не могли нанести сколь-нибудь серьезного вреда животному крупней собаки. В кладовой каморке Альфреда Велле обнаружились четыре некрупных волчьих капкана, используемые прежде по редкому случаю и позабытые; вряд ли эти ловушки могли нанести существенные раны ликантропу, хотя они были достаточно тяжелы и длиннозубы для того, чтобы доставить ему по меньшей мере основательные неудобства. После совещания с Ван Алленом, однако, идею окружить подходы к трактиру западнями было решено оставить: сугробы вздымались и перемещались, точно барханы в хорошую песчаную бурю, не оставляя надежными никакие ориентиры, и гораздо более допустимой в свете этого выглядела вероятность обнаружить в одном из капканов кого-то из постояльцев. Снабдиться годящимся к случаю оружием также не оказалось возможным — хваленая сталь высшего качества, предмет гордости майстера инквизитора с помощником и надменного странствующего воителя, сейчас была некстати; разумеется, и она все же имела свой смысл, однако лишь в том случае, если удастся отхватить нападающему конечность или снести голову. Чугунная утварь была сходу забракована: о том, что воздействие на ликантропов имеет лишь способное к окислению железо, Курт знал еще по опыту зондергруппы Конгрегации, с главой которой поддерживал в последнее время отношения постоянные, посему результаты ревизии привели к тому, из чего вывели — единственным, вооруженным в соответствии с обстановкой, был и остался Ян Ван Аллен. Из недр своего походного мешка охотник добыл набор стрел к своему ручному арбалету, среди которых, как успел увидеть Курт, наличествовали и серебряные. «Стальные, — возразил тот, когда помощник осторожно подивился обеспеченности бродячего ловца живности. — Посеребрены. Решает сразу массу задач: экономит место в сумке — эти приспособлены для боя и с, к примеру, стригом, и с простым смертным тоже… да и стоит меньше. Ну, и — смысла будет в серебряном заряде, если попадется стриг в доспехах?». «И часто доводилось встречаться со стригами?» — уточнил Курт, и тот вздохнул: «Да вот все жду».
Унылый юмор обстоятельств заключался в том, что, угрожай им сегодня стриг — и проблем было бы меньше. Как ни странно, с тем созданием, и более скоростным в сравнении с ликантропом, и более живучим, и оснащенным, помимо когтей и клыков, еще и психическими возможностями, от примитивного умения не дать себя увидеть до способности превратить человека в послушного раба — с ним совладать было бы куда как проще. Серебро, пресловутый чесночный сок, огонь, солнечный свет… Как показала упомянутая Ван Алленом ульмская история — даже освященные предметы нет-нет, да и имеют некоторое воздействие на отдельные разновидности стригов. По иронии судьбы, эта доисторическая блохастая псина является противником гораздо более опасным…
— Парень определенно тобой заинтересован, — заметил Курт негромко, с усилием отвлекшись от безрадостных мыслей. — Почуял родственную душу, не иначе.
Помощник удивленно вскинул взгляд, глядя на сумрачного Хагнера-младшего, идущего к их столу — на сей раз вместе с матерью.
— Может, исповеди возжелал? — усмехнулся Курт и воззрился с ожиданием, когда оба остановились подле, глядя в пол и переминаясь с ноги на ногу.
— Я… — начал мальчишка нерешительно и, прокашлявшись, договорил: — Я хотел извиниться.
— Не хотел, — возразил Курт убежденно, и тот поднял голову, глядя по-прежнему мимо его глаз.
— Да, не хотел, — согласился Хагнер с готовностью. — Я хотел сказать спасибо. Признаю, с моей стороны не поблагодарить вас было неучтиво. Но лично я полагаю, что извиняться мне не за что.
— Максимилиан! — начала Амалия испуганно, и помощник воспрещающе вскинул руку:
— Нет, не надо. Он, в общем, прав. Он заботился о тебе.
— Больше некому, — произнес мальчишка просто; Бруно кивнул:
— Понимаю.
— И все же простите, — неловко улыбнулась она. — И… еще раз спасибо.
— Брось, — отмахнулся тот. — Было бы за что. И, послушай, пока все это продолжается, пока мы вынужденно заперты здесь — если вам будет что-то нужно, если потребуется помощь…
— Зачем вы это делаете? — перебил Хагнер; помощник указал на скамью против себя:
— Присядьте. Разговоры о мировоззрениях краткими не бывают… Как себя чувствуешь? — поинтересовался он, когда оба осторожно, словно боясь уколоться, опустились на скамью; мальчишка пожал плечами:
— Нормально. Я вообще не болею. Ну, обычно. Через пару дней все будет в порядке. Так зачем вам о нас заботиться?
— Как ты там сказал — «больше некому»?.. Наш радушный хозяин, конечно, добрый христианин, просто выгнать на мороз попавших в беду — да, не отважился, однако на большее и он не способен.
— А вы, майстер инквизитор — самаритянин?
— Я не инквизитор, — поправил Бруно наставительно. — Я лишь помощник. И, коли уж о том речь — отчего бы
— Всякий помогает своему ближнему и говорит своему брату: «крепись», — перевел Курт, и мальчишка недоверчиво качнул головой:
— Так то ближнему.
— А ближе здесь присутствующих, — возразил Бруно, — к нам сейчас никто больше не находится. Это просто, Максимилиан…
— Макс.
— Макс. Это просто. Мы сейчас все зависим друг от друга, от благополучия каждого из нас зависит благополучие всех других. Первой называю тебе причину выгодную, потому что именно такому объяснению, кажется, ты скорее поверишь. Вторая причина столь же простая и практичная — я ведь просто
