— Да, — согласился помощник, все так же не отрывая задумчивого взгляда от подсыхающих пятен замытой крови. — Эта работа затягивает.
— Ну, у отца были другие мотивы, — пожал плечами Ван Аллен. — Он рассуждал так: попав в переделку, он сумел выкрутиться, но на белом свете множество людей, которые выкрутиться не могут. У него довольно сил, способностей и смекалки, чтобы справиться с другой подобной же проблемой, но есть те, у кого сил, способностей и должной смекалки не хватает. Ну, и из этого он сделал вывод о том, что тем, у кого этих способностей нет, должен помогать тот, кто ими обладает.
— Хм, мне нравится твой старик… А что по этому поводу сказала твоя матушка?
— Сложно говорить из-под крышки гроба, — отозвался охотник спустя мгновенную заминку. — Слышно плохо.
— Она умерла? — уточнил помощник.
— Погибла, — вместо Ван Аллена уверенно предположил Курт. — И наверняка в связи с его охотничьими забавами; верно?
— Мой отец, в отличие от меня, со стригами встречался. И мать тоже. Только вот он — может рассказать о том, как все было, а она — уже нет.
— Так стало быть, вот откуда в тебе столь неизбывное рвение к охотничьему делу. Месть…
— Снова промашка, Молот Ведьм, — косо усмехнулся тот. — Вот отца — да, можно обвинить в этом; думаю, невзирая на его благородные выкладки, все же это чувство в нем пересиливает, и, не погибни мать, он бы повернул жизнь по-другому… Со мной иначе. К делу меня приставил отец, не особенно интересуясь моим мнением, просто натаскивая с малолетства; вон как наш хозяин с пеленок обучил Вольфа драить пол и чесать лошадей. Придет время, и Велле-младший сам станет трактирщиком… Так было со мной — и со мной, и с братом. Это, можно сказать, наше семейное дело.
— Знакомая история. До боли в спине, я б сказал.
— То есть, это правда? — усомнился Ван Аллен. — Теперешние инквизиторы взращены Конгрегацией с пеленок?
— Ну, не с пеленок, хотя теперь, сдается мне, дело к тому и идет — кое-какие малообеспеченные мамаши начали подкидывать своих чад к дверям наших отделений. В последнее время этой малышни скопилось столько, что пришлось создать нарочитую службу для их воспитания; ну, и, надо думать, не в метельщики мы их потом отдадим.
— И все-таки — с тобой-то как? «Академия святого Макария». Сейчас у всякого инквизитора на Знаке стоит ее эмблема; значит, каждый вышел из ее стен?
— Академия рекомендует (либо нет) к продолжению службы следователей старой гвардии и — да, все молодые дознаватели это ее выпускники. Я, к примеру. И — да, мы взращены Конгрегацией; только не с пеленок, что было б, думаю, легче, а с отроческих лет. Нас собирали по улицам, подвалам и тюрьмам, предлагая обучение вместо такой жизни или вовсе смерти. Охоты чему-то учиться тогда особенной не было, однако, когда с одной стороны маячит чернильница, а с другой — петля, выбор кажется очевидным.
— Не слишком стоящий стимул.
— Не скажи, — усмехнулся Курт. — Мне его хватило — на первые пару лет; а после… Бруно верно сказал: затягивает. Кого не затянуло, тот обучения и не продолжил.
— Жесткий отбор.
— Работа такая.
— А не особенно много инквизиторов по Германии, я посмотрю; я видал города, даже немалые, где их и вовсе не было. С чего, если вас вот так, как кур, разводят?
— А курьеры? — возразил он наставительно. — А помощники? А попросту священнослужители? А бойцы?
— А палачи, — докончил охотник; Курт пожал плечами:
— И это тоже. А писцы, а служители архивов, а эксперты, а медики et cetera… Не каждый станет следователем; к примеру сказать, среди моих сокурсников, кроме меня самого, Знак получили лишь шестеро.
— И ты доволен тем, что из тебя сделали?
— Я похож на человека, не удовлетворенного собственной жизнью? Или ты спрашиваешь, потому что сам не слишком рад тому, что тебе уготовил отец?
— Не знаю, — неуверенно передернул плечами Ван Аллен. — Попервоначалу я об этом просто не задумывался; мне нравилось то, что мы делали. Понятно, не всегда — что ж приятного, когда какая-нибудь старая карга, узнав, что я под нее копаю, накладывает на меня порчу в виде поносных мук вкупе с сонливостью и периодическими потерями сознания… Но в целом — да. Повзрослел — и задумался. Хотя, нет, не так, — сам себя оборвал Ван Аллен. — Это из-за брата. Он задумался раньше меня, и ему, надо сказать, эта жизнь с детства не нравилась. Ну, знаешь, неизменные переезды, друзей нет, вместо игр — тренировки, вместо деревянных мечей — железные ножи… Какое-то время он варился во всем этом, а не так давно плюнул и послал нас с отцом куда подальше. Не так чтоб рассорился, но охотничье дело оставил. Поступил в университет. На юридический.
— Это даже неплохо. Прикрытие в миру.
— Так себе прикрытие, — поморщился Ван Аллен. — Вот если б он подался в инквизиторы — тогда это имело бы смысл… Он просто порвал всяческие отношения. Ни единой весточки за два года. Знаешь, я ведь сказал правду — я действительно тут случайно, и ехал я к нему. Просто эта история с вервольфами подвернулась под руку, один из них двигался в ту же сторону, что и я, вот наши и попросили принять участие. Вроде как попутно. Когда мы разобрались бы с тварями, я б поехал дальше.
— Едешь примиряться?
— Еду вбить в него толику совести, — буркнул тот. — Отец пропал — более полугода от него ни слуху ни духу. Понимаю, такая работа, но… Вдруг. Вдруг он
— А ты надеешься? — тихо уточнил Бруно, отвернувшись, наконец, от кровавых пятен. — Отыскать его — надеешься? Германия большая, и куда может забросить человека такого рода занятий…
— Есть зацепки, — вздохнул Ван Аллен, потемнев лицом. — Судя по его поведению перед тем, как исчезнуть, он начал копать старую историю со смертью матери. Те стриги, что убили ее — ведь он упустил их тогда; в те дни он был не особенно-то обучен всему тому, что умеет теперь… Я успел побывать в родном городе — его там видели; думаю, я не ошибся. Он нашел что-то, какой-то след, и пытается их вычислить, вот только меня отчего-то в свои дела на сей раз не посвятил.
— Он пытается тебя защитить, — невесело, вскользь улыбнулся помощник. — И без того отец одарил тебя жизнью, которой не позавидуешь, полной опасностей и угроз, от такой жизни и сбежал его сын… Потерять второго — это удар из ударов.
— Значит, защищал он не меня, а себя. Мне двадцать шесть лет, я могу решать за самого себя хотя бы, рисковать ли мне собственной жизнью!.. Ерунда все это, — с усталой злостью отмахнулся охотник. — Просто у него нелады с совестью. Хотите, расскажу, почему он тот, кто есть, почему мать там, где есть, почему все так, а не иначе?
— Если хочешь; никто не принуждает, — возразил Курт, и тот раздраженно покривился:
— Ай, брось, Молот Ведьм, не полощи мне мозги. Ведь не досужее любопытство тебя одолевает? Ты ж от нетерпения сгоришь, если не узнаешь о каждом здесь все, что можешь. Эта одинокая краля с приплодом вчера с тобою беседовала — и, судя по ее лицу, выложила все, вплоть до подробностей потери девства. Не знаю, как ты это делаешь, может, в вашей академии этому учат — но с тобой, гад, тянет пооткровенничать.
— Не всех, — возразил он коротко, и Ван Аллен понимающе хмыкнул:
— Ну, на то при тебе есть другие, кого тоже учат в вашей академии, да? а я расколюсь без палачей… Собственно, скрывать-то смысла нет, — посерьезнев, продолжил охотник. — Одно ведь дело делаем, так? Быть может, эти твари тебе когда попадутся, или… Не знаю. Может, просто я сам хочу кому-нибудь выговориться; согласись — инквизитор для этой роли самое оно. То есть, конечно, все наши уже давно в курсе и моей жизни, и отцовой, и наших семейных дрязг, и кое-кого из них порою тянет поиграть в исповедника, только, знаешь, все эти пересуды всегда кончаются одинаково: вижу, что осточертеваю им до
