синих ежиков, что слушают меня, а сами не чают потрепаться о погоде, о девках, о колбасе — о чем угодно, кроме работы и прочих гадостей. У самих проблем не перечесть, а тут я. Один я, что ли, такой. А это потребность души — перелить дерьмо куда-нибудь на сторону, из собственного кармана в чужой. У наших они и своего дерьма полны, так что чужое уже не лезет, посему время от времени ищешь пустой карман и вываливаешь все накопившееся туда. Правда, по этой логике выходит, что твои карманы набиты под завязку.
— У меня их не перечесть. Так скроили.
— Навряд ли, — усомнился Ван Аллен. — Это должно быть изначально, заключено в натуре, не думаю, что способность переваривать скелеты из чужих и собственных шкафов можно воспитать. Я так и не научился… да и отец вот тоже. И бережет он не меня, как я уж сказал, а собственную совесть — боится, как бы карман не треснул, не то он в выплеснувшемся дерьме потонет. Я это не к тому, чтоб проявить непочтительность, просто знаю, что думает обо всей этой истории он сам. Если б он в свое время не сглупил, мать, быть может, осталась бы жива… А дело было так, — после мгновенного молчания пояснил охотник. — Обитая еще на родине, отец пробавлялся делами, я б так сказал, не совсем законными; а еще вернее — совсем не законными. В том смысле, что прибирал к рукам то, что плохо лежало, и выходило у него это так хорошо, что ради таких дел его нанимали те, у кого выходило плохо.
— Над этим можно призадуматься, — все так же тихо произнес Бруно. — Один бывший душегуб и тать стал инквизитором, другой законопреступник — охотником… Следует подать идею нашим исследователям душ человеческих — быть может, это такое предрасположения по природе? Тогда надо плюнуть на академическую выучку и направить вербовщика в преступные шайки.
— Знаешь, почему я не смеюсь? — возразил Ван Аллен и впрямь серьезно. — Потому что в твоей шутке самой шутки-то немного. Я не инквизиторский душевед, а посему безо всяких раздумий скажу сразу, отчего так. Все просто: а кто еще станет заниматься тем, чем вы и чем я? Только тот, у кого не все в порядке с головой — нормальный человек по доброй воле не станет искать на свою шею неприятностей, и рисковать за ради интереса не будет. В преступные круги тоже идут те, кому не сидится: если кто-то скажет, что его жизнь вынудила, можно плюнуть ему в очи. Жизнь дает кучу возможностей: иди грузить мешки, если мозгом не вышел, или учиться на писца, если в голове что-то есть. А не идешь — признайся честно, что попросту в заднице зудит поискать на эту самую задницу приключений, и в выборе меж тяжелым трудом и риском выбираешь риск потому, что риска хочется. Ну, а среди любителей риска есть два типа: гады и добрые малые. Гады режут младенцев в ограбленном доме — а ну как на суде опознает…
— А добрые малые идут в инквизиторы?
— Добрые малые идут в охотники, — мрачно возразил тот. — В инквизиторы идут полные психи.
— Надо почаще выбираться в глушь, — отметил Курт благодушно. — Вдалеке от наших отделений со стражами собеседники смелеют, и сколько откровенностей можно о себе услышать; сколько нового и, главное, интересного… Если не возражаешь, возвратимся к рассказу о вполне конкретном добром малом. Как я понял из вступления, твой отец при очередном заказе попросту не с теми связался?
— В некотором роде, — полусогласно кивнул Ван Аллен. — В тот раз его попросили украсть ценную вещь: книгу. Цену назначили неплохую, я б даже сказал — сильно неплохую; но тогда он не удивился. Сам знаешь — книги такая штука, дорогостоящая и редкая, а ведь к цене прикладывается не только обложка с камнями, но и то, что в книге этой написано; похождения за Святым Граалем — одна цена, апокрифическая проповедь апостола — совсем другая.
— Ага, — уточнил Курт многозначительно; тот усмехнулся:
— Нет, Молот Ведьм, совсем не «ага». Существенно хуже, чем просто «ага». Я б так сказал — «ого- го»… Ну, чтоб коротко, дело было так: сама кража прошла легко, добыть книжку отец добыл, однако нарушил главное условие профессионала — решил заглянуть в нее и узнать, что ж это такое оказалось в его руках. Половина была написана вовсе на каком-то непонятном языке, а половина — на кошмарной, какой-то перековерканной латыни, но достаточно внятной для того, чтоб понять ее хотя б приближенно.
— Не томи, — повелел Курт, когда охотник выдержал выразительную паузу.
— Книга была фактически пособием по магии.
— Ох, — показательно схватившись за сердце, проговорил Бруно. — Ты нас сразил. И кто бы мог такое подумать.
— Хохмач, — покривился Ван Аллен ядовито. — Не по
— Одной драматичной паузы довольно, — подстегнул Курт, когда тот снова приумолк. — Кроме того, поверь, вряд ли я смогу услышать что-то сногсшибательное — больно опыт в таких делах немал; посему на особенно яркую реакцию с моей стороны я б на твоем месте не надеялся.
— Пособие предназначалось к использованию стригами, — сообщил охотник; Бруно нахмурился, но промолчал. — Стригами, и только ими. В книге это называлось…
— … «магией крови», — докончил Курт и, повстречавшись взглядом с Ван Алленом, пожал плечами: — Я ведь говорил. Я в этом смысле слушатель неблагодарный. Хотя, должен сказать, что существование учебника на сию безрадостную тему для меня новость — не неожиданная, однако новость. Или, точнее, новостью для меня является существование человека, видевшего подобный труд въяве.
— Должен сделать основное признание сразу, — предупредил охотник. — Я — не видел. В том, собственно, и была основная проблема, из-за этого все и случилось… За несколько встреч со своими нанимателями отец понял, что с ними что-то не так, а когда заглянул в книжку — понял, что именно…
— Его наняли стриги.
— Да. Его наняли стриги. Не сказать, чтоб он был особенно благочестивым добрым христианином, однако тут его взяло за живое. Отдать таким существам такую вещь, собственными руками преподнести тварям…
— Что он сделал с книгой?
— Он хотел ее уничтожить, — вздохнул тот. — Сжечь. Но любопытство, знаешь… Хотелось сперва дочитать. Когда еще такое увидишь?
— Да, доводилось подобные слова слышать не раз, — кивнул Курт. — После ареста.
— Воспользоваться советами из этого пособия ни один человек не смог бы при всем желании, если б таковое и возникло. А сведения, которые отец оттуда вычитал, много лет спустя пригодились нашим. Правда, в те дни он и не предполагал, что так сложится; он тогда просто собрал вещички и рванул, куда глаза глядят. Так сложилось, что глаза поглядели в сторону Германии. Слежки за собой он не заметил, никто к нему не приходил, не грозил, не намекал, он уж и позабыл обо всем…
— … и о своем благом намерении сжечь опасный труд.
— Какой дотошный, аж противно, — поморщился охотник. — Нет, не забыл. Просто отложил в тайник, с тем чтобы рано или поздно выяснить, что это за язык, на котором была написана другая ее часть. Но не станешь же бегать по университетам и монастырям с подобными вопросами — особенно когда Инквизиция блюдет чистоту веры и помыслов. А инквизиторы в те времена были не чета сегодняшним; хотя, должен сказать, и теперь ваш брат местами зарывается.
— Знаю, — согласился Курт, — и снова не буду спорить… Так значит, по университетам он не бегал, по монастырям тоже… и где ж тогда он искал ответы?
— Да нигде, — вынужденно отозвался Ван Аллен. — Со временем — ты прав, он попросту о книге забыл. То есть, помнил, что есть она, что лежит в тайном месте, но поиски перевода забросил — к тому времени отец женился, появился я, кормить ребенка и жену и вместе с тем копаться в тайных языках — согласись, вещи сложно совместные.
— При таких умениях — и испытывать трудности с деньгами?
— Отец, женившись, свое крамольное прошлое забросил. Решил, что рисковать собственной головой — одно, но репутацией и судьбой молодой жены, а после и ребенка — другое. Открыл свое дело, переложил, так сказать, прежние умения в законное русло… Наладка и создание уникальных запоров, ключей, механизмов, починка… Словом, устроился. Мы, конечно, не жировали, но и не сосали лапу. Но, сам
