Сашко́ втайне мечтал о том, что и ему удастся пойти с партизанами, и он перед вечером разыскал отца.
— Тато, — шепотом сказал он, — а меня не возьмут, если Бутенко попросить?
— Не выдумывай, — строго сказал отец.
Сашко́, разобиженный и огорченный, молча побрел в землянку Остапа Григорьевича, прилег на его постель. Он неспокойно ворочался, перебирая в памяти впечатления, которыми так богат был минувший день, и придумывая, как бы задобрить батька, да так и заснул.
Разбудили его громкие голоса партизан, быстро одевавшихся и выходивших из землянки.
Остап Григорьевич с винтовкой через плечо, с полной сумкой гранат на боку прикуривал около каганца трубку. Заметив, что Сашко́ не спит, он подошел, наклонился и, словно большому, протянул ему руку.
— Бывай здоров, сыночек, — сказал он. — Ты еще поспи, поспи…
Сашко́ поспешно натянул на ноги сапоги, схватил пальтишко, шапку.
— Возьмите меня, тато, — попросил он. — Я вам буду сумку с гранатами нести.
— Эт, какой ты! — сказал Остап Григорьевич, любуясь решительным видом сынишки. — Отстанешь по такой грязюке, что мы с тобой делать будем?
— Не отстану. Возьмите.
Остап Григорьевич ласково провел рукой по голове Сашка́ и уже другим, озабоченным тоном сказал, задержавшись у выхода:
— Может, вернемся не рано, так Маринка тебя накормит.
…Из отряда к тридцать седьмому километру и в сторону Богодаровки отправлялись две большие группы.
После ухода отрядов Сашко́ побыл возле землянки, потом ему стало скучно, и он пошел разыскивать Маринку.
Девушка только что вернулась из штаба и, сидя у стола, переписывала очередную сводку.
— Ну как, — спросил Сашко́, — что там по радио Москва передает?
— Двадцать семь самолетов сбили наши соколы, — ответила девушка, не отрываясь от работы. — Ложись, поспи…
Она писала и все время к чему-то прислушивалась: от волнения у нее горели щеки.
Через час Маринка надела стеганку, шапку.
— Ну, пойдем, партизанчик, — сказала она и неожиданно сердито спросила: — А ты чего не спишь?
Но когда — вышли на воздух, девушка совсем другим тоном, задумчиво и мягко, проговорила:
— Ночь-то какая хорошая!..
Где-то невдалеке слышались шаги часовых, охранявших лагерь, светились в темноте малиновые точечки цыгарок. С деревьев капало, пахло прелой листвой, хвоей…
И вдруг далеко за чащей деревьев что-то ярко вспыхнуло, багрово-красный свет словно повис на ветвях, зловеще окрасив невидимые до этого высокие облака. И тотчас же глухой взрыв докатился до лагеря, за ним — другой, чуть слабее.
Маринка порывисто сжала плечо мальчика и, глядя на зарево, то разгоравшееся, то тускневшее, взволнованно зашептала:
— Наши, Сашунчик!.. Наши…
ДОРОГА ДОМОЙ
Часть первая
Вторую половину марта и весь апрель 1942 года Петро Рубанюк учился на курсах командиров в небольшом городке под Москвой.
Близость фронта еще чувствовалась во всем: по улицам городка непрерывно шли воинские части; сосновые рощи, прилегающие к окраинам, были забиты армейскими тылами.
Скучая по фронтовым друзьям, Петро часто глядел из окон казармы на здание вокзала, расположенного неподалеку. Мимо день и ночь проносились к фронту эшелоны. Петро провожал их долгим взглядом. Хотя он и слышал, что его дивизию перебросили куда-то на юг, ему мерещились среди едущих то Арсен Сандунян, то лейтенант Моргулис, то комбат Тимковский.
Петро давно уже послал письма товарищам в свой пулеметный расчет и комбату. Написал даже командиру полка Стрельникову. Никто не отвечал. И чем ближе был день выпуска курсантов, тем больше овладевало Петром беспокойство.
Мысль о том, что в полку о нем так быстро забыли, не могла не огорчать его. Ведь и комбат и майор Стрельников обещали, что после курсов он вернется в свою дивизию, в ту же роту, с которой воевал под Москвой.
— Ты с начальником курсов поговори, — советовали товарищи. — Человек душевный, поймет и поможет…
Начальник, — седой добродушный полковник, пользовался расположением и любовью всех курсантов, свой предмет знал в совершенстве и охотно делился знаниями с молодежью.
На свои занятия по тактике он приходил с объемистым свертком карт и схем. После рапорта дежурного, молодецки разглаживая усы, он обращался к курсантам с неизменной шуткой:
— Ну-ка, разберемся, что еще наши герои преподнесли «непобедимым» фашистам.
Карты развешивались на стене, курсанты торопливо раскрывали тетради. Полковник рассказал уже много интересного и поучительного: о наступательных операциях советских войск под Москвой, об освобождении от противника Калинина, Холма, Торопца, Барвенкова, Лозовой…
Каждый раз, слушая его, Петро все больше убеждался, что война — дело куда более сложное, чем ему представлялось. И он добросовестно старался постичь военную мудрость. Порой ночи просиживал над своими записями, брал в библиотеке дополнительную литературу, кропотливо изучал ее.
Начальнику курсов нравились усидчивость Петра и его толковые ответы на занятиях. За несколько дней до выпуска он вызвал его к себе. Покручивая щетинисто-твердый седой ус и добродушно разглядывая Петра, он сказал:
— Садитесь, старший сержант! До войны чем занимались?
— Окончил сельскохозяйственную академию, приехал в село, а тут война. Так что и поработать собственно не удалось.
— Орден когда получили?
— Под Москвой.
— Кто там у вас дивизией командовал?
Петро сказал, и полковник оживился:
— Да ведь это ученик мой! Как же, очень хорошо помню! Способный человек. Помню, помню… Так вот… можем послать вас учиться на более долгий срок. Откомандируем на годик в школу. Как вы?..
Предложение начальника курсов было для Петра неожиданным. Он был твердо убежден, что после затишья, о котором сообщалось ежедневно уже в течение месяца, на фронтах развернутся еще более напряженные бои, чем зимой. Петро просто не представлял себе, как он смог бы сидеть в это время где- нибудь в тылу.
— Значит, окончили сельскохозяйственную академию? — повторил вопрос полковник. — Дело
