хорошее. Обстановка требует переучиваться. Из вас неплохой командир будет.
— За доброе слово спасибо, товарищ начальник курсов, — учтиво сказал Петро. — У меня на уме одно — поскорее вернуться на фронт.
— Стало быть, отказываетесь от командирской школы?
— Не то что отказываюсь, с охотой бы поучился… Но ведь, и бой для воина — хорошая школа. Вы сами об этом говорили.
— Бесспорно.
Полковник смотрел на Петра с любопытством. Ему нравился этот старший сержант с упрямым и уверенным взглядом больших темных глаз и румянцем на смуглом лице. И то, что Рубанюк побывал уже во многих боях, испытал окружение, был ранен и все же снова упорно стремился на фронт, подкупало старого командира.
— Хорошо, товарищ старший сержант, — сказал он. — Все-таки подумайте. Когда примете решение, доложите… Воевать-то еще успеете…
Петро поднялся, — коротким движением одернул гимнастерку.
— Разрешите по личному вопросу?
— Да.
— Прошу после курсов направить меня в свой полк.
— Назначение в часть не я даю. Впрочем, если смогу, постараюсь помочь, — пообещал полковник.
Спустя три дня после этого разговора Петро получил два письма.
Перед обедом ему вручили письмо от Оксаны. Последний раз она писала еще в начале марта, незадолго до его ухода на курсы. Оксана тогда находилась не то под Калинином, не то под Клином. Она туманно намекала, что в ее работе предстоят перемены и ей некоторое время придется пробыть в Москве….
Петро таил надежду повидаться с Оксаной перед отъездом на фронт, поэтому ждал от нее вестей с особым нетерпением.
Это письмо было совсем коротенькое, в половину писчего листа. Оксана сообщала, что временно работает в санитарном поезде, сейчас находится в Москве и ждет нового назначения.
«…Очень прошу тебя, Петрусь, если сможешь, приезжай хотя на сутки, ты ведь недалеко. Сейчас и твой брат, Иван Остапович, — в Москве, так что приезжай обязательно. Поезд наш на Курском вокзале, там тебе объяснят, где меня искать…»
Петро читал это письмо, когда в столовую вошел дежурный курсант и передал ему небольшой пакет.
— Из штаба армии переслали, — пояснил он, заметив недоуменный взгляд Петра. — Начальник получал…
В пакете оказались письма от товарищей с фронта: коротенькое — от комбата Тимковского, два обстоятельных, в общем конверте, — от Арсена Сандуняна и Марыганова.
Петро, забыв о еде, жадно пробежал письма. Друзья писали, что дивизия находится в резерве, под Ворошиловградом. Тимковский передал приветы от себя и командира полка, сообщал, что из штаба послано официальное отношение об откомандировании Петра в полк.
— У меня сегодня счастливый день, — сказал Петро товарищам. — Письма со всех сторон…
— Причитается, стало быть, с тебя.
— За этим дело не станет…
Петро наскоро доел свой обед и побежал к начальнику курсов.
…Получив отпуск, он выехал с рассветом попутной машиной в Москву, торопясь повидать Оксану и брата.
Петро сошел с машины на окраине, у войсковых складов, сел в поезд метро и приехал к Курскому вокзалу, когда часы уже показывали четверть двенадцатого.
Под сапогами хлюпал рыхлый, пропитанный водой снег, с почерневших крыш и карнизов часто капало. Было начало апреля, и в небе, очищенном от туч, ярко светило солнце.
Подходя к вокзалу, Петро, как и перед первой встречей с Оксаной, четыре месяца назад, с тревогой подумал о том, что вдруг почему-либо не удастся разыскать ее или она, возможно, уже уехала.
Он протиснулся к окошечку дежурного помощника коменданта и справился об интересующем его санитарном составе. Дежурный, видимо чем-то раздраженный, поднял на Петра покрасневшие от бессонницы глаза и резко спросил:
— По какому делу? Ваши документы?
Петро предъявил служебную книжку.
— Восьмой путь… Возьмите пропуск.
Петро спустился в туннель, снова поднялся по лестнице и, выйдя на платформу, разыскал санитарный поезд.
Окна вагонов были занавешены. Петро дважды прошел вдоль поезда, прежде чем заметил в одном из тамбуров женщину, вытряхивающую дорожку у открытой двери.
Он подошел и спросил:
— Как мне повидать Оксану Рубанюк?
— Ее нет, — сказала женщина.
— Это моя жена, — пояснил Петро. — Может быть, знаете, куда ушла? У меня сутки всего в распоряжении.
Женщина взглянула на него участливо:
— Надо доктора спросить. Он, может, и знает. Вы повремените секундочку. И подумать, как получилось! Оксаночка совсем недавно ушла… Я сейчас, сейчас…
Аккуратно сложив темную дорожку, она скрылась.
Петро нетерпеливо шагал около вагона. Вынул портсигар, но в нем оказалась одна сломанная папироска, и он, повертев ее меж пальцев, отшвырнул.
Женщина вернулась.
— Доктор Александр Яковлевич просит вас зайти…
Хирург полулежал с газетой на нижней полке, у окна. Он поспешно встал навстречу Петру.
— Привет, привет, старший сержант! Рад видеть в добром здравии… Прошу садиться. — Он выглянул из купе и крикнул: — Глаша, можно попросить два стаканчика чаю?
Потом сел напротив Петра и, дружелюбно разглядывая его, заключил:
— Вид отличный… Поправились, возмужали… Вы на курсах? Оксана Кузьминична мне говорила… Так- с, так-с… Она поехала к вашему брату.
— Вы его видели? — спросил Петро возбужденно.
— Как же! Был у нас. Милейший человек! После тяжелой контузии он два месяца в госпитале отлежал. Вам, конечно, известно… Сейчас ему дивизию дали.
— Как его разыскать?
От волнения у Петра вспыхнули щеки.
— Разыщете, — успокоил хирург. — Оксана Кузьминична знает. А мы, как видите, бездельничаем. В резерве… Я уже дважды рапорт подавал. Прошусь куда-нибудь в медсанбат… Не знаю… Боюсь, пошлют в тыл… А это никак не по нутру, никак! Конечно, на передовой труднее, но для врача, работающего над новыми проблемами, значительно интереснее.
— Простите, жена не предупредила, когда вернется?
— Признаться, я ее сегодня и не видел.
— А вдруг она его провожать поехала!
Петро волновался все больше, и Александр Яковлевич сказал:
— Насколько мне помнится, об отъезде Ивана Остаповича речи не было.
Женщина принесла чай и, поставив стаканы, извлекла из кармана халата конвертик.
— Дежурная просила передать, — сказала она Петру. — Оксаночка, видите, молодец, догадалась, оставила вам…
