Оксана старательно прилаживала пилотку; она держалась на толстых косах плохо. Сияв ее, Оксана спрятала в сумку, покрепче закрутила волосы и покрылась косынкой. Как только бойцы двинулись по лощине, она пружинисто вскочила на ноги, отряхнула юбку.
Ее окликнули по имени. Оксана повернула голову. Румянцев, быстро шагая мимо, сказал:
— Передай сумку Бабкину… Бабкин!
Старшина вынырнул как из-под земли, подбежал.
— Ему передай свою аптеку. Будешь принимать раненых тут вот…
— Почему?
Румянцев отмахнулся и, не оборачиваясь, крикнул:
— Начальству вопросов не задают.
— Оставайтесь, — сказал Бабкин. — Кого понадобится, вынесем, а вам соваться в такое пекло не следует. Высотка сволочная…
— Знаете… новые порядки не устанавливайте!..
Оксана решительно отвела его руку и легкой, чуть раскачивающейся походкой зашагала по лощине, вслед за Румянцевым.
…Обходивших высоту солдат немцы через несколько минут заметили и открыли по ним огонь. Стрелки развернулись в цепь, залегли, двигались дальше ползком и перебежками.
Первым, еще в лощине, ранило низкорослого веснушчатого пулеметчика. Он сидел за чахлым кустом бузины, и пока Оксана проворно разрезала рукав его добела выгоревшей гимнастерки и бинтовала искромсанное осколком предплечье, раненый нетерпеливо поглядывал в сторону высоты. Там вздымались столбы земли, щебня, лихорадочно били пулеметы.
Метров через пятьдесят Оксана наткнулась на другого раненого. Осколком снаряда ему перебило кость на левой ноге.
— Потерпи, потерпи, родненький, — опускаясь перед ним на колени, уговаривала Оксана. — Сейчас перевяжу, потом передам санитарам. Подберут…
— Ай-ай, горит… гори-ит, — стонал солдат, корчась, припадая щекой к земле.
Оксана с большими усилиями оттащила раненого в тень.
Провозилась она долго. С высоты, затянутой пылью и дымом, доносились уже крики «ура», глухие разрывы гранат, яростные возгласы атакующих.
Пригибаясь, Оксана стала взбираться на холм. Он весь был изрезан окопами, глубокими ходами сообщения, исковеркан воронками.
— Сюда, сюда, сестра! — крикнул один из санитаров, махая автоматом. — В блиндаж!.. Бинты нужны…
Кругом визжали осколки. Оксана опустилась на землю, вытерла рукавом пот, стекающий по щекам со лба, поползла.
Ей сразу пришлось перевязать трех раненых; санитары успели втащить их в немецкий блиндаж, устроили на нарах и сами присели отдохнуть.
Один из них, крупный, с фиолетово-багровым шрамом на щеке, вытер грязным платком круглую стриженую голову, присаживаясь на корточки, сказал:
— Рацию разбило, вот беда!.. Радиста в клочья…
— Это Пастухов. Тащил, а он и кончился, — хмуро сказал второй.
Оксана выбралась из блиндажа наружу. С гребня высоты открывался круговой обзор, были видны дальние и ближние пожары. Горели села, хлеб на корню, копны.
По большаку, километрах в четырех, в густых клубах пыли шло множество танков. Перекатистый гул доходил волнами; казалось, от рокота моторов дрожит горячий воздух.
Солдаты на высотке поправляли захваченные окопы, наращивали брустверы. Румянцев, стоя около пулеметчиков, что-то объяснял расчетам.
Старшина Бабкин, присев около блиндажа, запрокинул голову, хлебнул из фляжки, смачно крякнул.
— Попейте, старшина, — протягивая флягу Оксане, предложил он.
— Спасибо… Рацию разбило, а в лощине раненые…
— Пошел связной в батальон… Пришлют…
— Танки, товарищ комроты! — донесся крик наблюдателя. Оксана видела, как Румянцев, упираясь локтями в бруствер, повел биноклем, не отнимая его от глаз, крикнул:
— Головков, «тигр» идет… Подпускай на семьдесят, раньше не бей…
Оксана тщетно старалась разглядеть, что происходило впереди.
— Да не туда смотрите, — сказал Бабкин. — Вон, левее лесочка… Разведка….
Оксана; наконец, увидела танк. Он был закамуфлирован я сливался с местностью. Покачиваясь, медленно, словно ощупью, «тигр» полз к высоте. Метрах в двухстах остановился и, развернувшись, пополз обратно.
— Ну, сейчас приведет, паразит, — , предсказал Бабкин, поднимаясь. — Что вы на солнце печетесь, шли б в блиндаж…
Предположение его оправдалось: через несколько минут два танка, густо облепленные автоматчиками, быстро и уверенно понеслись к высоте. Сзади, разворачиваясь в цепь, бежали солдаты.
Румянцев, надевая каску и оглянувшись, крикнул Оксане:
— Сестра! Давай в блиндаж… Позовут… Санитаров наверх!
Оксана нехотя подчинилась. Едва она успела сойти к раненым и сесть на нары, наверху гулко забили противотанковые ружья, пулеметы. Со стен, с земляного наката над головой посыпалась земля…
В блиндаж ввалился, зажимая ладонью окровавленную щеку, стрелок Терешкин. Темные струйки крови ползли сквозь пальцы, пятнали гимнастерку.
Оксана смазала ему рану иодом. Скрежеща зубами, он свирепо покрутил головой:
— Хватит!..
— Зато газовой гангрены не будет.
Отдуваясь, медленно шевеля пальцами, Терешкин рассказывал:
— В нашей форме… Гады… Из лощины сыпанули… Чуть было комроты не убило… За своих принял… Вот же жулики!
— Давай щеку. И помолчи немножко…
Как только Оксана перевязала рану, Терешкин, проверив диски автомата, выкарабкался наружу…
В течение сорока минут рота отбила две атаки. Кто-то из смельчаков выполз навстречу танкам и подорвал один из них связкой гранат. Другой танк отошел, продолжая бить по высоте из пушки…
Санитары внесли на окровавленной плащпалатке тяжело раненного младшего лейтенанта. Накладывая ему жгут, Оксана слушала, как санитары спорили:
— Я тебе говорю, живой… Он сам и в ровик забился…
— Его воздушной волной туда скинуло.
— Что ты мне рассказываешь? Я же видел…
— О ком вы? — спросила Оксана.
— О сержанте Гриве рассуждаем, который «тигру» подбил… Он гранату кинул, танк подпортил, а потом его самого жмякнуло… Снарядом.
— Не вынесли?
— Куда там! Пока не стемнеет, туда не сунешься… Ну, да он в ровике. Перележит…
Оксана вспомнила Гриву. О нем, кавалере двух орденов и многих медалей, горячо говорили на ротном комсомольском собрании, ставили в пример его храбрость и воинскую выучку. Грива сидел рядом с Оксаной, и она видела, как он смущался, слушая похвалы в свой адрес: «Та що воны за мэнэ взялысь? Таких вояк у роти скилькы завгодно…»
— Ну-ка, пошли, — не колеблясь, сказала Оксана санитарам.
…Румянцев заметил ее, когда она уже ползла в сторону догоравшего танка. За ней, подтягиваясь по- пластунски на локтях, ползли два санитара.
