— Приехала все-таки… Молодец!
Они обнялись. Держа обе руки Татаринцевой в своих и разглядывая ее усталое после долгой дороги лицо, Оксана говорила:
— До чего ж приятно, Алка, на фронте встречать старых друзей!
— Я сюда рвалась, как в родную семью. Лукьяновича повидала, Бабкина, Каладзе… Знаешь, даже расцеловалась со всеми… Ну, а ты? Почему из медсанбата ушла?
— Потом расскажу. Пойдем в наш «особняк». Умоешься… С дивчатами познакомлю, они скоро проснутся. Ты не обедала?
— Нет. Девушки… связистки?
— Снайперы… Сегодня мы к кухне автоматчиков примазались. Накормят…
Спустя полчаса они, обнявшись, шагали в расположение роты автоматчиков.
Около походного лесозавода их догнал Румянцев. Он тихонько подкрался сзади, закрыл глаза Татаринцевой ладонями.
— Кто это?.. Пустите! Руки в табаке… Задохнусь…
Алла с усилием отняла от лица руки старшего лейтенанта.
— А-а-а!.. Привет, привет!
— С приездом! — сказал Румянцев, озадаченный ее холодноватым тоном.
— Спасибо…
Они немного постояли. Когда командир роты ушел, Оксана вполголоса спросила:
— Что ты с ним так обошлась? Он тебе искренне обрадовался.
Татаринцева пожала плечами:
— Не знаю. Фамильярный он слишком.
— Хороший хлопец! — с жаром возразила Оксана. — Правда, и у нас были первое время стычки.
— Ухаживал, наверно?
— Пробовал. Ну, а сейчас фокусы свои оставил. Мы даже подружились с ним.
Татаринцева усмехнулась.
— Мне как-то крепко от Ивана Остаповича за него досталось. До сих пор помню… Ох, и давно же это было!
В ночь на пятое октября командир дивизии назначил высадку десанта небольшими передовыми отрядами, с задачей сковать огневые средства противника, овладеть на противоположном берегу плацдармом и обеспечить переправу главных сил дивизии, танков и артиллерии.
Рота старшего лейтенанта Румянцева перед ужином была выстроена на лесной поляне.
Густые сумерки окрасили лица в одинаковый, изжелта-серый цвет, все стояли молча, но глаза солдат, неотрывно смотревшие на командира роты, говорили красноречивее всяких слов. И Румянцев и стоявшие в стороне генерал Рубанюк, командир полка Каладзе, его заместитель по политчасти Путрев, комбат Лукьянович — все знали, что не найдется в роте ни одного человека, который не стремился бы на тот берег.
Румянцев, взволнованный торжественностью момента и тем, что находился сейчас в центре внимания, говорил подчеркнуто строго, словно рубил каждую фразу:
— Перед нами Днепр! Первый, кто переплывет его, — завяжет бой с врагом, вызовет на себя огонь противника. Дело славное, хотя нелегкое и опасное. Но за нами пойдут все наши товарищи и освободят правый берег от ненавистных захватчиков… Кто готов выполнить долг перед родиной?
Рота дружно, без колебаний, сделала шаг вперед. Румянцев неприметно покосился на генерала Рубанюка. Уже будничным тоном скомандовал:
— Старшина Бабкин! Вправо… Питание отсюда будете обеспечивать… Ефрейтор Понеделко! Вправо… Старшина медслужбы Рубанюк… — Выйдите… Переправитесь со вторым эшелоном…
— Погоди, Румянцев… — Иван Остапович подошел к строю. — Кто у тебя будет раненых перевязывать?
— У всех индивидуальные пакеты, товарищ генерал.
— Не годится. Санинструктор там понадобится.
— Есть!
Оксана с просиявшим лицом заняла место среди охотников.
Пока десантники ужинали, майор Путрев собрал коммунистов и комсомольцев, сказал:
— Все вы люди опытные, говорить вам много не нужно. Вы садка будет очень трудной. Левый берег окажет вам помощь незамедлительно. Понтоны, катера, танки — все наготове. На рассвете «бог войны» даст такого огонька, какого мы с вами еще не видели и не слышали. Но помните: нет ничего горячее, ярче большевистского огонька… Сумеете зажечь своих товарищей, увлечь их на подвиг — меньше крови прольется, скорее правый берег станет советским…
Путрев говорил, не повышая и не понижая голоса, но скрытая за внешним спокойствием взволнованность его, сила убеждения ощущалась всеми. Это было напутствие партии перед тяжким боем. Как повеление, как призыв партии воспринимали коммунисты и комсомольцы каждое слово.
…Погрузка была назначена на два часа ночи, но уже в двенадцать деды-проводники хлопотали около своего хозяйства.
Две лодки из четырех были малонадежны, ничего с ними уже сделать нельзя было, но старики бодро уверяли:
— Довезуть… Потыхесеньку доберемось…
— Нам, отцы, «потыхесеньку» нельзя, — ворчал Румянцев.
— Кум Данило, бабайкы тряпкамы обвернить, — распоряжался шепелявый, лысый дед в немецкой прорезиненной накидке и дырявой бараньей шапке.
Он же развеселил бойцов хозвзвода, томившихся возле лодок в вынужденном безделье, предложив:
— Орудию какую-нибудь ось там, на том островку, надо поставить. Нехай бабахкает, покуда будем доплывать.
— Да ты, папаша, стратег, — засмеялся Румянцев. — Правильную мысль подаешь…
Он поглядел на луну, показавшуюся за верхушками сосен, на часы и пошел поднимать людей.
Холодный порывистый ветер, задувший с вечера, шумел в верхушках сосен, бросал в лицо мелкие колючие песчинки.
Будить солдат не пришлось. Большинство уже было на ногах. Толпясь вокруг старшины Бабкина, они сдавали все лишнее, набивали вещевые мешки гранатами и дисками патронов, получше подгоняли снаряжение.
— Ты что дрожишь? — проходя мимо, спросил Румянцев ротного остряка — старшего сержанта Кандыбу. Тот, кутаясь в плащпалатку, нарочито громко выстукивал зубами. — Боишься, может? Тогда оставайся.
— Не умел бы дрожать, давно помер бы, товарищ старший лейтенант, — громко и задорно откликнулся Кандыба.
— Ребята, а где мы там утюг достанем? — спрашивал веселый голос.
— Утюг? На кой он тебе?
— В случае кто выкупается, шаровары чем разгладить?
Солдаты засмеялись, а кто-то ответил:
— Военторг мастерскую откроет…
Румянцев, улыбаясь, расправляя на ходу складки под поясным ремнем, прошел к шалашу комбата.
В два часа ночи солдаты передовых отрядов в ожидании сигнала лежали на рыхлом прибрежном песке против своих лодок и плотов, смотрели на залитую бледным лунным светом воду, на невидимый во мгле берег. До него было метров пятьсот.
Оксана молча наблюдала, как рядом солдаты, сняв сапоги и засучив шаровары, закрепляли на плотике станковый пулемет, бережно укладывали ящики с патронами, сухой паек в больших бумажных пакетах.
Связист, лежавший неподалеку от Оксаны, внимательно оглядел ее, толкнул товарища локтем:
