— Я уже и забыл о том, что меня оперировали.
Петро, поправляя выбившийся у нее из-под синего берета с красной эмалевой звездочкой завиток волос, ощутил ее горячий влажный лоб, а она это прикосновение его грубых, шероховатых пальцев приняла с радостью.
— Ну, а ее скоро сымешь? — спросила мать, кивнув на шинель Оксаны с узенькими серебристыми погонами. — Уже все домой вернулись.
— Сниму, сниму! Приедем… и все! Что же мы ждем? Здравствуйте, дядя Андрей! Давайте поедем.
— Лошадей чуточку подкормим и тронемся, — сказал Петро. Они стояли около брички, и нетерпеливым взаимным вопросам, казалось, конца не будет.
— Как там Иван Остапович наш? — спрашивал Петро, затягиваясь дымком от папироски и осторожно выпуская его в сторону. — Не обещал приехать?
— Говорил, в отпуск обязательно приедет. Он ведь Герой Советского Союза. Не читали в газетах?
— Ну?! Как же это мы пропустили!
— Герой, Герой! Генерал-лейтенант…
— Молодец Иван! Леша Костюк, между прочим, тоже со звездочкой вернулся. Он у нас теперь директор эмтеэс.
— Сколько новостей!
— Иван не женился? — полюбопытствовала Пелагея Исидоровна.
Оксана замялась.
— Как будто к этому дело идет, — сказала она неуверенно. — Ты ее знаешь, Петрусь… Аллочка…
— Которая с тобой под Москвой была?
— Ага!
— Вот это неожиданная новость! Пара ли Ивану? — удивленно сказал Петро. — Правда, я плохо помню ее.
— Я и сама долго не могла ее понять. А последнее время полюбила. Она, знаешь, скрытная очень. Ей тяжело было на фронте. Сильно она тосковала по девочке. А никогда не выдаст своих переживаний. Еще других подбадривает. И какой товарищ прекрасный! Нет, если Иван женится на ней, Алла будет чудесной женой.
— И как у них?
— Ты знаешь, она сперва и слышать не хотела об этом. А потом плакала навзрыд у меня. Она ведь давно любит Ивана Остаповича. «Он, говорит, такой человек, за него можно жизнь отдать, не задумываясь. Что я смогу сделать большого и хорошего для него!»
— Она в медсанбате по-прежнему?
— На днях должна демобилизоваться.
Минут через тридцать Андрей Гичак, напоив коней и кинув в передок брички, себе под ноги, торбы с остатками овса, объявил:
— Так что можно трогаться.
Лошади, словно и не пробежали до того двадцать километров, пошли резво и к двум часам докатили бричку до криничанских земель.
Оксана сидела сзади, рядом с матерью, укутанной в большую шерстяную шаль, и не сводила с Петра глаз.
— Я тебя о главном не спросила, — сказала она, когда бричка миновала указатель невдалеке от села. — Как твоя карта?
— Закончил. На днях обсудим на правлении.
— А это кто придумал? — оглядываясь на щиток, показала она рукой.
— Комсомольцы наши. Парторг.
— Я ведь кандидат партии, Петро. Кто парторгом у нас?
— Громак.
— А в комсомоле?
— Та девушка, о которой тебе писали.
Оксана метнула на Петра быстрый взгляд.
— Волкова?!
Петро покосился на тещу; та делала вид, что не слышит разговора, или действительно не слышала. Оксана тайком от матери шутливо погрозила Петру кулаком.
Несколько минут ехали молча. Увидев триумфальную арку, белеющие за ней хатки внизу, Оксана порывисто приподнялась; на ресницах ее блеснули слезинки.
— Не выдержало сердце солдата, — смеясь сквозь слезы и пряча за шуткой волнение, сказала она.
…Катерина Федосеевна и Василинка, поджидая невестку, старательно прибрали, развесили на стенах вышитые рушники, наставили цветов, аккуратно сложили книги Петра.
Оксана, поцеловавшись со всей родней, оглядела комнатку.
— О, и электричество есть? — воскликнула она восхищенно.
— Скоро и радиоузел открывается и телефон будет, — похвалился Сашко́.
— Знаешь, Петро, — говорила Оксана, приводя в порядок прическу перед зеркальцем, — в Германии приходилось жить в разных домах и квартирах. Просторнее, удобнее, чем вот у нас, ничего не скажешь… ванны, газ и все такое прочее… а вот не променяла бы этой хатки ни на что.
— А мы как раз мечтаем сдать свои хатки в архив, — улыбнулся Петро. — Ну об этом потом. А пока… ванны пока предложить не можем, но чугунок горячей воды к твоим услугам.
Оксана, потрепав его за чуб, принялась распаковывать чемодан.
Василинка помогла ей умыться, потом побежала за Настунькой.
Пока накрывали в комнате у Петра стол и Остап Григорьевич колдовал в кухне над бутылками, Петро и Оксана вышли на воздух.
— Давай к Днепру пройдемся, — предложила Оксана.
— Не намерзлась в дороге?
— Ну-у! Потрогай, какие горячие руки.
Они прошли в сад, потом, обнявшись, стали спускаться тропинкой к реке. Под ногами вяло шелестели мертвые влажные листья, в почерневших от первых заморозков кустах перепархивали стайки воробьев.
— Что же ты, Оксана, о Волковой ничего не спрашиваешь?
Оксана сняла с дерева багряный, свернувшийся в трубочку листок, разглаживая его на ладони, произнесла с усмешкой:
— Если есть о чем, ты и сам расскажешь.
— Особенного нечего рассказывать.
— А не особенного?
— Тебе ведь кто-то писал, что у меня роман с ней. Все это чья-то фантазия! А Волкова очень славная, ты убедишься. Думаю, что вы с ней сдружитесь.
Оксана промолчала. Лицо ее вдруг стало грустным.
— Не всем, Петрусь, посчастливилось вернуться к своим близким, — сказала она. — Помнишь, я тебе о Саше Шляховой писала. Она так мечтала о встрече с матерью, с сестрой и братишкой!
— А Машенька Назарова? Ты писала, что она была ее снайперской парой. Жива?
— Машенька до конца воевала, потом домой; в Москву, уехала. У нее очень хороший друг есть, майор Касаткин. Она, вероятно, замуж выйдет за него.
— Маша заслуживает большого, настоящего счастья! — горячо сказал Петро.
— Хорошая девушка, — отозвалась Оксана.
Спустя немного времени, поднимаясь в село переулком, они уже невдалеке от своей хаты увидели Василинку и Алексея Костюка.
