— Ладно. Можешь быть свободен.
Рубанюк прошел несколько шагов и столкнулся с Татаринцевой.
— Зайдемте-ка ко мне, — сказал он. — Вы мне нужны… Он зажег лампу, пригласил Аллу сесть.
— Вы как попали на курсы медсестер, Татаринцева? — спросил он. — Действительно медицина вас увлекает?
— Нет, не поэтому. — Алла смущенно улыбнулась. — Я ведь танцами больше увлекалась, тряпками. После школы кассиршей в ресторан пошла… — Мне нравилось, что там шумно, красиво, музыка… В общем, свистело в голове! Потом подруги на курсы сестер начали записываться, я тоже. Если бы они на стенографию пошли, и я бы за ними. Самостоятельная девушка, верно?
— Все же какую-то цель в жизни каждый человек должен избрать. Ведь так?
— А я уже избрала.
— Какую?
— Кончится война — уеду на Сахалин.
— Что там делать?
— Все равно. Лишь бы подальше.
— Непонятное желание.
— Очень понятное. Там даже такие, как я, неприкаянные, нужны. Людей мало.
Рубанюк пристально смотрел на Татаринцеву, обдумывая то, что собирался ей сказать давно.
— Можно быть с вами откровенным? — спросил он. — Я затрону некоторые интимные вопросы.
— Говорите.
— Вы не оберегаете ни своего достоинства, ни чести мужа, — сказал Рубанюк. — Вы даете повод думать и говорить о вас оскорбительно.
Алла посмотрела на него удивленно:
— Чем?
— Дело даже не в кокетстве вашем. Хотя, простите за резкость, женщина, потерявшая мужа, могла бы вести себя несколько иначе.
— Но, товарищ подполковник…
— Нет, сперва выслушайте меня. Потом будете возражать, если не согласны со мной. Вы не видите ничего предосудительного в легких интрижках, в развязном обращении с мужчинами. Вы извините меня, но мне неприятно не только за вас, а и за Татаринцева.
Алла несколько раз пыталась вставить слово, но Рубанюк продолжал:
— Ведь вы же любите мужа!
Волнуясь, он достал папиросу, чиркнул зажигалкой. Она не зажигалась, и Алла, воспользовавшись паузой, сказала:
— Я ни в чем не виновата, товарищ подполковник. Я знаю, вы видели, как я с Румянцевым дурачилась. Так он мальчишка. Веселый, хороший паренек.
— Возможно. Но веселых, хороших у нас немало. Дурачиться, шутить — это одно. Но ведь о вас создалось у наших командиров нелестное мнение.
— Что сделано — жалеть не велено, — сказала, нахмурившись, Татаринцева. — А за лекцию спасибо.
Она поправила волосы, одернула гимнастерку.
— Я знал, что вы обидитесь, — сказал примирительно Рубанюк. — Но я старше вас. Ну, и опытнее, что ли.
Он встал и протянул руку.
— Мне бы очень хотелось, Алла, чтобы Григорий, когда вернется, гордился вами…
Татаринцева задумчиво глядела на лампу, потом, не прощаясь, медленно пошла к двери. У порога она задержалась. Ресницы ее дрожали.
— Значит, я… — произнесла она чуть слышно. — Если и вы обо мне так думаете, значит не имею права на уважение. Но вы когда-нибудь поймете…
Она хотела сказать еще что-то, но только махнула рукой и с излишней тщательностью прикрыла за собой дверь.
Полк Рубанюка находился на старом месте еще всю вторую половину августа. Но после получения 3 сентября известия о взятии гитлеровскими ордами Днепропетровска Рубанюк понял, что сидеть на своем хорошо подготовленном для обороны рубеже полку остались считанные дни. Штаб дивизии с частью сил уже перебрался километров за сорок выше по Днепру, в село Малую Лепетиху.
Зарядили беспрерывные дожди. С северо-запада безостановочно ползли тяжелые низкие тучи, щедро поливая хаты и жнивье, вконец испортив и без того раскисшие дороги.
Как только хоть слегка разведривалось, немедленно появлялись вражеские бомбардировщики. Они бомбили переправу, дороги, ближайшие железнодорожные станции.
После первого же налета бабка перекочевала с Санькой в погреб.
— Старэ, як малэ, — подсмеивалась Татьяна. — Меня и калачом з погреб не заманишь…
Но когда от бомб сгорели колхозная птицеферма и две ближайшие к ней хаты, Татьяна немедленно обосновалась там же, где бабка, и боялась на шаг отойти от двора.
В селе появились бойцы, отставшие от своих частей. Они шли в одиночку и группами, без винтовок, с сапогами, притороченными к вещевым мешкам или перекинутыми через плечо.
Рубанюк приказал выставить патрули и задерживать каждого, кто шел без командира.
Приказ о передислоцировании полка пришел ночью 4 сентября. Рубанюк оставил за себя комиссара и на рассвете поехал к новому месту расположения, в село Северные Кайры.
Еще накануне лил дождь, а с восходом солнца подул ветер, тучи разметало, и проселок быстро подсох. Атамась вел машину уверенно, виляя между обозными телегами и группками забрызганных грязью красноармейцев.
К полудню добрались до Малой Лепетихи. Рубанюк без особого труда разыскал штаб дивизии. Начальник штаба, немолодой заикающийся подполковник, рассказал, что оккупанты уже несколько дней назад захватили села Саблуновка и Золотая Балка на правом берегу и обстреливают из орудий все, что находится на левой стороне Днепра в поле их зрения.
Уточнив по карте свой участок, Рубанюк не стал задерживаться и поехал в Северные Кайры.
Уже на полпути он убедился в правильности того, о чем рассказывал начштаба. По обе стороны дороги стояли разбитые снарядами хаты и сараи, лежали поваленные плетни, зияли многочисленные воронки. Но женщины занимались своими делами, за бойцами бежали ребятишки. И Атамась, покрутив головой, заметил:
— От люды у нас живучие! Как будто с малолетства привыкли под снарядами жить. Хату спали ему, а он все одно со своего двора не пойдет.
В полукилометре от Северных Каир Рубанюк внезапно услышал нарастающий свист. Позади грохнул взрыв. Машину качнуло воздушной волной.
— На хвост соли! — задорно проговорил Атамась, не оглядываясь, и прибавил газу.
Еще несколько снарядов разорвалось невдалеке, но машина уже влетела в село. Атамась, не желая рисковать, поспешно укрыл ее меж строениями.
Через час Рубанюк, сверяясь с картой, осмотрел местность, намеченную для обороны. Участок был тяжелый и совершенно неподготовленный. Лишь за селом саперы спешно сооружали примитивный деревянный мост к плавням: там должен был расположиться один из батальонов.
Перед вечером Рубанюк вернулся в село. Он велел остановиться возле крайней хаты, с наглухо закрытыми зелеными ставнями и ярким цветником в палисадничке.
— Тут и переночуем, если хозяева есть, — сказал Рубанюк.
— Цэ мы одним моментом разнюхаем, — откликнулся Атамась, проворно вылезая из машины.
Наискось через дорогу подполковник заметил толпу и направился к ней…
В середине стояло около десятка заросших, худых мужчин в разномастной одежде.
— Что за люди?
Перед подполковником почтительно расступились.
