Глаза Жаворонкова сощурились, щеки задергались.
— Ну, так русские меня и без переводчика поймут, — сказал он.
В тот же миг, подняв лопату, он яростно опустил ее на голову переводчику. Не давая никому опомниться, Жаворонков ринулся к обер-лейтенанту.
Толпа шарахнулась в стороны. Один из солдат подставил Жаворонкову ногу, и он, не ожидая этого, рухнул в грязь.
Перекрывая крики женщин, прозвучали два выстрела.
…Ночью труп расстрелянного исчез. А на горке, над Днепром, появился песчаный холмик. Чья-то рука положила на него большой букет из бессмертников, осенних астр и желто-горячих настурций.
Дня через три части оккупантов ушли из Чистой Криницы на Сапуновку. Следом прошли через село в том же направлении их тыловые подразделения.
Газетка на украинском языке, которую принес из района почтарь Малынец, сообщала о взятии германскими вооруженными силами Ленинграда, Гжатска, о боях под Москвой.
Село жило без власти. По утрам и вечерам женщины и старики собирались в проулках и у колодцев, отводили душу в разговорах, а позднее наглухо запирались хаты, отвязывались цепные кобели. Частично скошенный и связанный в снопы хлеб, по молчаливому сговору, растащили по дворам, обмолачивали цепами, а зерно припрятывали.
На шестые сутки из Богодаровки прикатила пароконная бричка. Она постояла минут десять около сельсовета и, дребезжа ржавыми подкрылками, въехала во двор.
Через полчаса школьная уборщица Балашиха пошла по хатам, зазывая на сход.
На майдане, недалеко от кооперативной лавки, к полудню собралось около сотни криничан. Мужчины делились самосадом, переговаривались:
— Послухаем, какие песни петь будут.
— Наверно, власть выбирать скажут.
— Они ее нам сверху посадят. Как при царе Миколашке.
Остап Григорьевич пришел вместе с Девятко. Председателя колхоза встречали, как и раньше: почтительно здороваясь, с былой предупредительностью уступали дорогу.
Сходка притихла, когда из хаты заведующего кооперативным магазином Ивана Тимчука, красовавшейся резными ставнями и крашеным забором, вышли четверо прибывших из района и не спеша зашагали через площадь..
Трое шедших впереди были в мягких фетровых шляпах, при галстуках. Четвертый, отставший шага на два, еще издали поразил криничан своим пестрым нарядом. Его синие, в широчайших складках шаровары, расшитая сорочка, сапоги гармошкой, соломенная шляпа словно были взяты напрокат в драмкружке.
Приезжие подошли ближе. Один вытащил из кармана платок. Громко сморкаясь, он строго оглядел площадь.
— Гляньте! Это же агроном Збандуто! — удивленно ахнул кто-то.
— Тш-ш! Помалкивай.
А Збандуто с хозяйской уверенностью подошел к столику и широким жестом пригласил приехавших с ним занять места на скамейке, вынесенной из хаты на майдан.
Збандуто же открыл сходку, попросив «господ стариков», как он сказал, не стесняться и подойти поближе.
Первым говорил «представитель» в сборчатых шароварах и сапогах гармошкой. Он снял свою соломенную шляпу, обнажив голову с реденькими, притертыми к блестящей лысине волосами, по- театральному поклонился до пояса на три стороны.
— Панове! — начал он и откашлялся. — Панове! Мы освобождены от большевиков. Мы, как сказать (у него получалось «кскать»), вольные добродии. И мы, кскать, вместе с германскими властями…
Он поклонился в сторону одного из приезжих. Тот с флегматичным видом закуривал длинную, как кочерга, трубку.
— …и под руководством бургомистра господина Збандуто, — говоривший отвесил поклон в сторону старшего агронома, — вместе с германской нацией, кскать, будем возвышать свою украинскую нацию. Хай живе вольна, самостийна Украина! Я, кскать, кончил.
Он подобострастно взглянул на немца и уселся, вытирая клетчатым платком испарину на затылке.
Криничане с сумрачным любопытством глядели на приезжих и молчали. То, что оккупанты привезли с собой махрового националиста, видимо болтавшегося все эти годы где-то в эмиграции, насторожило и встревожило всех. Не забыли старики, как во времена первой германской оккупации такие же вот охвостья из петлюровцев оказались самыми свирепыми и злобными палачами и карателями.
— Дозвольте вопрос? — крикнули из задних рядов.
Збандуто вытянул голову.
— Пан добродий сказал: «возвышать». Разъясните: как это? Как неделю назад возвысили пленных червоноармейцев над Днепром?
Збандуто дернул подбородком.
— Вопрос не по существу. И вообще хулиганам на сходке не место. Эти большевистские штучки бросьте.
Немец с трубкой наклонил ухо к переводчику и, заливаясь румянцем, слушал его торопливый шепот, потом что-то коротко сказал ему.
Переводчик не совсем учтиво отстранил Збандуто, поднял руку:
— Панове! Господин Крюгер приказал передать: с бандитами, и большевиками, а равно с теми, кто им сочувствует, будет поступлено так же, как с красноармейцами, которые не хотели сдаться. Господин Крюгер обещает, что будет наведен твердый порядок.
По толпе прошелся шепоток, потом снова установилась напряженная тишина.
Збандуто повел глазами по лицам близко стоявших стариков. Взгляд его был раздраженным и неприязненным. Но ссориться со сходкой резона не было.
— Будем полагать, — сказал он, изобразив улыбку на бритом лице, — что спрашивающий поймет свою ошибку… Вам надо избрать старосту для управления селом. Выбирайте кого хотите.
Подождав несколько минут и видя, что сход никого не называет, Збандуто благосклонно разрешил:
— Посоветуйтесь между собой, панове… Ничего… Власть выбирать — не в карты играть.
— А как с колхозом будет? — задали вопрос. — Распускается или остается?
— Германские власти разрешают. Если с вашей стороны препятствий нет, то и председателя прежнего можете оставить. Господина Девятко.
Дружные крики разорвали тишину:
— Желаем!
— Старого оставить!
— Справедливый человек…
Збандуто переглянулся с нацистами. Настроение его заметно улучшилось.
— Видите, панове, — сказал он, поправляя галстук, — германские власти с народом считаются. Вы полные хозяева.
Немец сделал нетерпеливое движение и буркнул что-то переводчику.
— Итак, панове, — спохватился Збандуто, — у нас еще много дел. Кого надумали в старосты?
— Желаем Остапа Григорьевича Рубанюка! — крикнул Тягнибеда.
— Его желаем!
— Рубанюка-а!
Збандуто поморщился. Он подозрительно посмотрел на дружно ревущую сходку. Губы его собрались в твердый комочек.
Переждав шум, он многозначительно спросил:
— А сыновья у него, знаете, где?
— Знаем!
