Ученый уже не слушал ее. Он забыл о чае, разогретом на газовой горелке, о недочитанной рукописи, ожидающей его. Все словно растворилось перед неожиданным зрелищем спящей собаки.
«Что, если дать ей поесть? – явилась вдруг мысль. – Поставить корм перед ней… Проснется ли она? Пройдет ли оцепенение?»
Пища не оказала никакого действия, собака и рта не раскрыла, мышцы животного были точно парализованы.
– Позвольте… Позвольте, я сейчас соображу, – наводил ученый порядок среди собственных мыслей. – Постойте-ка, погодите, это требует объяснения. Что нам известно? Отсутствие раздражения вызывает сонливость. Правильно, согласен. Но чтобы сама обстановка усыпляла… Впрочем, постойте, бывает и так. Ясное дело, бывает…, Один вид привычной постели действует так же на человека.
Служительница слушала его бормотание и тревожно поглядывала на дверь. Она предвидела бурю и пыталась ее отвести, предупредить ассистента о грозящей ему неприятности.
Неизбежное свершилось. Опоздавший сотрудник предстал перед шефом.
Недобрый взгляд голубых глаз и не очень любезная усмешка предвещали мало хорошего.
– Манкируете, милостивый государь! Собак изводите! – приветствовал его ученый.
Упрек этот относился не только к настоящему случаю, но и к другому, давно прошедшему.
Однажды у ассистента погибла собака. На вскрытии обнаружилась печальная картина – глубокое истощение животного. На долю сотрудника в ту пору выпало много горьких минут. События нынешнего дня дали повод ученому для воспоминаний.
– Мечников из вас не выйдет, – сурово пророчил он провинившемуся, – уж вы-то не ослепнете от напряженного труда. Позвольте мне дать вам дружеский совет…
Ничто не давало оснований надеяться, что предстоящее назидание будет сколько-нибудь приятно для нерадивого помощника.
– Самое важное в каждом деле – пересилить момент, когда вам не хочется работать. Потом будет легче. Не поддавайтесь искушению манкировать обязанностями. Разбудите собаку, дайте ей повозиться и поставьте в станок на две минуты.
Разбуженную собаку, веселую и свежую, поставили в ремни и через две минуты пустили в ход механизмы временной связи. Зазвенел звонок, и появилась пища. Слюна не показалась, но корм собака съела. Ее оставили без опытов на десять минут. Она стояла неподвижно и дремала. Слюна выделялась, но пищи собака уже не принимала. Когда ее оставили на полчаса в покое, она крепко уснула, повиснув на ремнях.
«Собака цепенеет, – напряженно раздумывал Павлов, – рефлексы исчезают, она не управляет своей мускулатурой… Что это такое? Слюна обильно течет, а животное не ест, оно не может взять пищу. Сходную картину можно наблюдать у людей. Вы спрашиваете у человека или приказываете ему что-нибудь, он вас понимает, но не может изменить положение тела, хотя бы и хотел… Знакомая картина гипнотизма… Субъект лишен средств управлять собой. Так вот оно что такое – гипнотизм! Частичный сон».
Чай и книги в те дни долго ждали ученого, он не выходил из лаборатории, оставаясь все время у станка.
«Совершенно ясно, – твердил он себе, – мы нашли средство управлять механизмом того, что известно под названием сна, давать его дозами, вызывать лишь частично: минутами, секундами в гипнотической форме. Наблюдать, как сон разливается в коре, задерживая деятельность слюнной железы, затем двигательной сферы, спускаясь все ниже по мозговому стволу и парализуя скелетно-мышечную мускулатуру. Дозировать сон! Вот он где – ключ!»
Неудержимо спит животное, у которого удалили кору мозга, засыпает собака, если долго повторять один и тот же условный сигнал. Как ни заманчив мясо-сухарный порошок, как ни безразличен, как ни безобиден огонек лампочки или стук метронома, многократное повторение усвоенной связи вызывает сон.
– Как вы думаете, – спросил ученый ассистента, – что такое сон?
Он не расслышал ответа и не ждал его. Кроме него самого, никто не разрешит эту задачу.
Начинать надо сначала, решает Павлов, с больного человека, именно с него… Нечто подобное ученый припоминает.
Удивительная память! В шестьдесят пять лет она славно еще служит ему. Ничего, он еще поскрипит, и записная книжка не скоро понадобится.
Врачи наблюдали как-то в клинике больного с глубоко поврежденной нервной системой. Из всех доступных человеку восприятий у него уцелели зрительное и частично слуховое. Чувствительность кожи, обоняние, вкус – отсутствовали. Едва этому больному закрывали глаза и ухо – его единственные окна во внешний мир, – он впадал в глубокий сон.
– Прекрасный эксперимент самой жизни, – объяснял ученый сотруднику, – нам бы взглянуть на такого больного своими глазами, повертеть, поразмыслить. Что значит чужое свидетельство? Надо самому посмотреть…
И в тот день, и на следующий, впервые за много месяцев и лет, ученый не высиживал своего времени за завтраком, обедом и ужином, не раскладывал пасьянса и не отдавал дани внимания своим картинам. Мысли о клиническом больном не давали ему покоя: «Что, если поискать в Петербурге, может быть, найдется такой? Город большой, обязательно отыщется, а не в столице, так в провинции найдется».
Он перестал бродить по пустынному институту и принялся обивать пороги клиник, надоедал всем знакомым просьбами найти ему фантастического больного, лишенного окон в мир.
Больной был найден. Несчастный упал с трамвая и повредил себе мозг. Прежде жизнерадостный и темпераментный человек после болезни стал медлительным в движениях и речи, на расспросы отвечал не сразу. Единственный глаз и одно ухо – все, что у него осталось от органов, воспринимающих мир. Достаточно закрыть их ему – и ясность сознания меркнет, он впадает в забытье. Того, что происходит с ним в это время, больной не помнит…
– Превосходно, отлично… – повторял ученый, шагая по кабинету. – Возбуждающая деятельность мозга
