ведет к бодрствованию, а так называемая задерживающая, или тормозная, вызывает сон. Но что такое сон? Неужели торможение и есть сон?
Двадцать лет задавал себе ученый этот вопрос. Временами все казалось ясным. Он вырабатывал у собаки временную связь с нотой «до». При этом звуке следовал корм, а при других – ничего. Возбуждение животного много раз подавлялось, и только однажды энергия его получила естественный выход. Повторяя несколько раз бесплодно-тормозные звуки и не возбуждая собаку многообещающим «до», можно было ее усыпить. Перегруженный задерживающими реакциями мозг погружался в сон.
У другой собаки создавали различные временные связи. Она привыкала к тому, что электрический свет, стук метронома и множество других раздражителей связаны с пищей. Сколько бы сигналы ни продолжались, животное бодрствовало. Едва, однако, кормление прекращалось, эти же сигналы вызывали у него сон. То, что прежде возбуждало животное, теперь тормозило его, вынуждало организм задерживать реакцию.
Всюду, где ученый встречал торможение, он наблюдал и сон. Все говорило об их единстве.
Двадцать лет он молчал, хотя истина, казалось, в руках у него.
«Быть уверенным, что открыт важный факт, гореть желанием оповестить о нем мир и сдерживать себя неделями и годами порой; Уступить в борьбу с самим собой, все силы напрячь, чтоб разрушить плоды тяжелых исканий, и при этом молчать, ждать, пока не испробованы все противоречащие гипотезы, – какой это мучительный подвиг…»
Павлов мог бы повторить это грустное признание Пастера.
– Послушайте, – обратился однажды Павлов к сотруднику, – вы утверждаете, что сон и торможение тождественны. Прекрасно, допустим…
Сотруднику оставалось только плечами пожать: ничего подобного ему и в голову не приходило.
– Я вам этого не говорил…
– Не все ли равно, – перебил его ученый. – А ведь бывает, что процессы, ведущие к возбуждению, вызывают тоже сон?
Вопрошаемый мог свободно промолчать, ученый все равно его не слушал.
Павлов приводит пример, когда собака засыпает, если Долго повторять усвоенную мозгом временную связь – слишком часто сочетать один и тот же сигнал с кормлением. Перед ней будет вкусная пища, а она, точно скованная, лишится способности есть.
В коре головного мозга, пришел к заключению Павлов, развиваются процессы, не только возбуждающие организм к деятельности, но и подавляющие его. Бодрствование – результат того, что силы антагонистов взаимно уравновешены: очаги возбуждения плотинами лежат на пути всепобеждающего сна. Выступит из берегов возбуждение – отступит торможение, и наоборот. Если бы черепная крышка была прозрачна, а возбужденные участки светились, мы видели бы, как у думающего человека по коре полушарий движется сияние причудливой формы, окруженное значительной тенью. В светлых границах творится сложное дело, а за их пределами торжествует покой. Как и сердце, мозг отдыхает во время работы.
Вот почему долгое повторение одного и того же раздражения вызывает, вместо ожидаемого возбуждения, сон. Многократное воздействие на одну точку мозга грозит истощением испытуемым клеткам, и на помощь им является спасительный покой.
По мере того как распространяется торможение, в коре гаснут творческие огни, слабеет деятельность мозга и обрывается связь между ним и организмом. Наступает сон. Органы чувств могут по-прежнему воспринимать впечатления, но, придя в мозг, раздражения не найдут себе почвы и развиваться не смогут. Человек разобщен с внешним миром.
Странные вещи происходят тогда. Из недр мозга, словно эхо отзвучавшего грома, встают заторможенные силы: подавленные страхи, давние желания, заглушённые чувства. Узники коры, бессильные вырваться на волю, когда бодрствует мозг, они обретают свободу, когда мостов к жизни нет и все пути отрезаны.
Такова природа сновидений.
Сотрудники поняли Павлова, но сам он еще кое в чем сомневается.
– Как вы полагаете, – обращается он к ним, – кора целиком погружается в сон?
Пусть поспорят, у него на сей счет свои представления. Они считают это праздным вопросом. К чему им такая подробность, – разве проверишь ее?
– Погодите, – просит он их, – я буду точнее: не бодрствует ли во сне хотя бы одна точка?
Трудно ответить на это. Мозг, как и сердце, отдыхает в процессе работы. Часть коры заторможена – охвачена сном, в то же время другая – возбуждена. Может быть, ночью в коре что-нибудь и тлеет, – но как это обнаружить на опыте?…
Ученый отвечает им историями, как бы списанными со страниц хрестоматии. Литературные отступления не в правилах Павлова, но на сей раз с ним что-то случилось. Он заставил их выслушать три загадки подряд.
Первый рассказ мы назвали бы «Случай в трактире».
– Представьте себе ресторан, – начинает ученый, усаживаясь в глубокое кресло. – За одним из столов уснул утомленный слуга. Его руки лежат на столе, голова низко свесилась; лица его не видно, но нетрудно догадаться, что беднягу разморила усталость. Кругом говор, смех, шум, крики, а он спит как ни в чем не бывало. Трактирщик зовет его: «Эй, Васька, где Васька Петров? Василий! Васюк!» Хозяин кричит, надрывается, а слуга его спит. Вдруг кто-то с дальнего столика громко позвал: «Человек!» Слуга вдруг поднимается и, еще сонный, бормочет на ходу: «Что прикажете, сударь?»
Ну, кто разгадает загадку? Все молчат. Тогда он рассказывает другое:
– В одной и той же постели спят две сестры. Из колыбельки среди ночи раздаются всхлипы ребенка. Одна сестра просыпается, торопится успокоить дитя, другая не слышит, спит как убитая. Но вот с улицы доносится лай и стук колеса экипажа. Сестра-мать крепко спит, а другая, которая ждет вестей от больного мужа, вдруг просыпается…, Как прикажете это понять?
Он приводит им еще один пример:
