случае возбуждение и торможение проявятся так же, как если бы в шейный узел вводили адреналин или раздражали электрическим током тормозной пучок нерва. Если же здесь действует другое начало адреналина — особенность его повышать кислородный обмен, — то с этим справится препарат щитовидной железы тироксин. Пусть эти химические продукты, примененные в отдельности, ответят, почему так называемый тормозящий пучок столь непоследовательно возбуждает и угнетает третье веко подопытной кошки.
Первым попробовали тироксин. Его ввели в шейный узел, когда нервный проводник, доведенный до усталости, перестал сокращать мышцу третьего века. Влияние тироксина не прошло бесследно: замершее веко оживилось и под действием тока стало сокращаться. Так продолжалось недолго. Возбуждение скоро сменилось торможением, тироксин утратил свое влияние на мышцу.
Затем в шейный узел ввели препарат сахара. Третье веко отозвалось ускоренным сокращением. Усталость исчезла, словно в организм влили свежие силы. И этот подъем продержался недолго — чем больше глюкозы вводила ассистентка, тем медленнее восстанавливалась утраченная энергия.
Как это объяснить? Орган как будто в полном порядке: приток кислорода благодаря тироксину повышен, питание глюкозой достаточно, — какая же сила оттесняет возбуждение, вызванное электрическим током, и обращает тироксин и глюкозу в средства, парализующие мышцу третьего века?
Задача с неизвестными не была решена, механизмы нервных пучков все еще оставались неразгаданными.
На помощь исследовательнице снова явились затерянные и забытые сокровища памяти; пришли как нельзя более кстати, и маленькое сердце, одержимое великим терпением, исполнилось новых надежд.
Биохимики, изучающие свойства нервного волокна в пробирке, наблюдали следующего рода явления. При растирании нерва в соляном растворе, чтобы извлечь из него уксуснокислый холин, количество этого холина нарастало, как только к нему прибавляли глюкозу. Было также замечено, что подвергнутая расщеплению глюкоза порождает продукты, из которых образуется уксуснокислый холин.
Эти факты принесли с собой решение: они разъяснили ассистентке механизмы возбуждения и торможения. Прежняя загадка предстала в следующем виде.
Раздражение током вызывает в нервных пучках, идущих к шейному узлу, отделение уксуснокислого холина и адреналина. Первый поддерживает возбуждение, а второй освобождает сахар из окружающих тканей, чтобы это возбуждение питать. Накопленная глюкоза становится, таким образом, не только источником энергии, но и материалом для нарастания уксуснокислого холина и возбуждения в нервном узле. Так длится до тех пор, пока не наступит перевозбуждение проводника и не упадет его способность проводить раздражение мышцам. Новое прибавление адреналина уже не угнетает, а возбуждает мышцу. Извлекая из окружающих тканей глюкозу, адреналин увеличивает собой количество уксуснокислого холина, который, конечно, не дает торможению улечься…
И возбуждение и торможение способно при известных условиях осуществляться одним и тем же химическим веществом.
Не только адреналин, подытожила Шевелева, но и уксуснокислый холин не всегда верен своей природе. И он вместо возбуждения вызывает угнетение третьего века, если этому предшествует длительное раздражение пучков. Все законы в физиологии относительны; двойственная способность нерва поднимать жизнедеятельность и задерживать ее оказалась условной… Чем сложнее механизм, тем легче разрушить его; зато сложность позволяет ему тонко приспосабливаться к меняющимся условиям среды. Снабдив нервы способностью поднимать и задерживать жизнедеятельность тканей, природа создала контрольный механизм, ограждающий клетку от продуктов перевозбуждения.
Свойственна ли эта механика только нерву шейного узла?
Нет, отвечает Быков. Механизмы, открытые на шейном узле, характерны для всей центральной нервной системы. Смена возбуждения и торможения в головном мозгу осуществляется теми же средствами и в той же последовательности, как и в шейном узле.
В каждом физиологическом и патологическом процессе, подытожил Быков, одновременно играют роль твердое и жидкое, нервы и кровь. Жизненные явления можно сравнить с удивительной музыкой, полной прекрасных созвучий и потрясающих диссонансов. Только в совместном действии всех инструментов заключается гармония, и, в свою очередь, только в гармонии заключается жизнь…
Снова встретились ученый и его ассистентка, чтобы подсчитать свои трофеи, успехи и неудачи. Обсуждалось новое задание, о котором мы расскажем, когда оно осуществится. Что было предметом беседы? Разумеется, нерв, столь близкий сердцу ассистентки, и шейный узел, занимающий все помыслы Быкова…
Глава пятая
Профессор и его ученик
Кружок любителей физиологии
Профессор Быков весьма сдержанно относился к своему ученику и имел к тому некоторые основания. — Я не понимаю его, — жаловался ученый, когда речь заходила о студенте Рогове. — Неглупый человек, тихий, спокойный, старательный и даже энтузиаст, одним словом — хороший малый, а вот за что ни возьмется, обязательно напутает. Ужасно упрямый, зато иной раз скажет такое, что все ему простишь.
Эти суждения учителя не были тайной для ученика. Он выслушивал их с глубоким беспокойством, опуская при этом голову, словно прятал от окружающих выражение суровой непреклонности на лице и глубокое безразличие к похвалам и упрекам.
Они познакомились в Педагогическом институте имени Герцена в Ленинграде, где Константин Михайлович Быков вербовал себе сотрудников среди студентов. Был 1925 год.
— Кто подготовит хороший доклад, — обещал профессор молодым друзьям, — останется при моей кафедре.
Какому студенту не покажется лестным стать сотрудником ученого, сумевшего так расположить их к науке о творческих силах организма!
Так возник в институте кружок любителей физиологии — претендентов на звание аспиранта. Одним из них был Александр Алексеевич Рогов.
Молодой человек не случайно заинтересовался этой новой для него дисциплиной. Физиология понравилась ему тем, что, в отличие от прочих, она была бедна аксиомами и богата теориями, к тому же спорными. Она напоминала ему карту, покрытую белыми пятнами, неразведанный архипелаг на краю света. За что ни возьмись — простор для исканий, есть над чем поработать. Можно и самому докопаться до истины. Опыты будут, вероятно, вестись на людях, вот где раскроется душевная деятельность, подлинная психология человека. Какая перспектива для педагога, посвятившего себя обучению и воспитанию людей!
Увлеченный этими мечтами и страстной проповедью Быкова, Рогов с таким рвением занялся физиологией, что удивил своих сверстников по курсу. Ни усмешки товарищей, ни холодные взгляды преподавателей, питавших неприязнь к поклонникам Быкова, не могли его охладить. Маленький, тщедушный третьекурсник с восторженным взором и не совсем внятной скороговоркой стал ратоборцем павловского учения. Это несколько расположило профессора к молодому энтузиасту.
— Вы всё привыкли делать с душевным рвением? — спросил он студента.
— Нет, не все, — спокойно ответил студент.
— Значит, физиология вам особенно понравилась?
— Не больше, чем педагогика.
Ученый помолчал, улыбнулся собственной мысли и после некоторой паузы добавил:
