план то, что затуманит любую здравую голову, и невинно уставилась коллеге в глаза. Леонид скользнул взглядом по её бюсту и потупился. Сквозь нежную кожу проступали синие прожилки вен.
— Вы вчера читали в «Коммерсанте» про ТВЦ?
— Читал! — вздохнул Берестов, переводя взгляд с её губ на тоненький крестик и снова на ослепительные прелести в шелковом декольте.
— Ну как? — улыбнулась она, перехватывая его взгляд.
Берестов, снизив голос до полушепота, наклонился к её уху и с жаром произнес:
— Могу сказать только одно: у тебя не бюст, а чистое произведение искусства.
— Я спрашиваю про заметку! — ужаснулась она, сделав круглые глазки и прикрыв ладонью декольте.
— Всякие заметки меркнут перед истинным искусством. А тем более «коммерсантовские».
9
Можно сказать, что эта утренняя перепалка с Лилечкой была самым приятным моментом за весь бесцветный день. Во всем остальном Берестова преследовали неудача за неудачей. Сначала он позвонил Климентьевой, и та дала ему телефон патологоанатома, который делал вскрытие. Затем она дала телефон соседки-инвалида, квартира которой находилась прямо под квартирой её сына и которая якобы что-то слышала в день убийства Алексея. Наконец, очень неохотно, но все-таки Зинаида Петровна дала телефон одного из понятых. Это тоже был сосед убитого, с той же лестничной площадки, что и он. О втором понятом, точнее, понятой, подписавшей протокол, Климентьева отозвалась очень плохо, сказав, что это известная на весь дом стерва и пьяница и что с ней говорить не только не рекомендуется, а наоборот категорически возбраняется. К тому же Зинаида Петровна понятия не имеет, где она сейчас живет.
Но этого пока было достаточно. Не теряя времени, Берестов позвонил инвалидке. Та, сразу же врубившись в суть вопроса, стала охотно рассказывать, удивляя журналиста скрупулезными подробностями.
— В тот день где-то часов в шесть я услышала, что к соседу над нами пришли двое мужчин.
— Как вы услышали?
— По шагам! Знаете, я уже сорок лет не выхожу из квартиры. От этого слух у меня очень обострился. Я по шагам за стеной могу описать человека. А в тот вечер муж был на работе. Он дежурил в ночную смену. Когда его нет дома, я не включаю телевизор. А если телевизор не включен, то я могу слышать через две стены. Так вот, когда я услышала, что к верхним звонят, то подумала, что это приехала Алешина невеста из Польши. Посмотрела на часы — без пятнадцати шесть. Я удивилась. Обычно она раньше половины седьмого не приезжала. Это меня насторожило.
— Почему насторожило?
— Да потому, что к Алеше никто не ходил. А тут я слышу, он отпирает двери и впускает кого-то. Судя по шагам, один был тучный. У другого шаги были легкие, как у женщины. Но это была не женщина. Тот, который тучный, был в туфлях с твердыми каблуками, другой — в кроссовках. Ну они здороваются, разуваются и проходят на кухню. Где-то с часик сидели бесшумно и о чем-то разговаривали. Было так тихо, что я даже про них забыла. И вдруг слышу, на кухне падает на пол что-то тяжелое, даже, кажется, вместе с табуреткой. И тишина. Минут десять тишины, потом начинается какая-то возня и пьяная болтовня. После чего, слышу, возня перемещается в прихожую. Такое ощущение, что мебель двигают. «Ну мне какое дело», — думаю я. На этом все и затихло. Я услышала, как хлопнула железная дверь и как загудел лифт. И больше ничего не слышала. Я посмотрела в окно: из подъезда вышли двое. Один — маленький и толстый кавказец, другой белобрысый — русский. Они сели в белую «Волгу» и уехали. А ночью неожиданно приехала милиция. Стали ходить по подъезду, звонить в квартиры. Они и ко мне звонили, но я не открыла.
— Почему не открыли?
— А ну их всех к черту! Не открыла, и все. Легла спать. Утром является с дежурства муж и говорит, что над нами убили соседа. Я конечно испугалась. Рассказала все, что слышала и видела. А он мне говорит: «Если будет про это расспрашивать милиция, скажи, что спа ла и ничего не слышала. А то потом затаскают по судам». Так я ничего милиции и не рассказала. Может быть, зря…
— Скажите, а вы уверены, что двое, которые вышли из подъезда, были именно те, кто приходил к Алексею?
— А кто же еще? Больше некому. Больше никто не выходил из подъезда, кроме них. И уехали они как-то подозрительно быстро.
— И еще: ваш муж сказал, что это убийство. От кого он это услышал?
— От милиционеров, конечно! Когда они опрашивали подъезд, так и говорили, что, мол, расследуем убийство на двенадцатом этаже. Никто и не сомневался, что Алешу убили. Когда потом подтасовали заключение, весь дом был в шоке.
— А зачем милиции подтасовывать заключение?
— Как зачем? Чтобы не заниматься этим делом. Охота им, что ли, бесплатно искать убийцу? Они лучше за это время пошмонают приезжих. Все польза для семейного бюджета.
— Ну что ж, спасибо за информацию. Возможно, я позвоню еще. До свидания!
Берестов водворил трубку на рычаг и задумался. Что-то в этой истории не вязалось. Особенно такой факт: женщина утаила свои наблюдения от милиции, но с готовностью рассказала о них первому встречному журналисту. Причем не очно, а по телефону. Все это очень подозрительно. Хотя, с другой стороны, за сорок лет сидения в четырех стенах так намолчишься, что заговоришь хоть с чертом. Что касается ментов, то они сами виноваты, что население к ним относится с ещё большим недоверием, чем к бульварным писакам.
Берестов поскреб ногтем висок и позвонил одному из понятых.
— Алексей Леонидович Горкин, — прочитал он в записной книжке под только что набранным номером. — Пенсионер, восемьдесят шесть лет, коммунист…
«Боже мой! Да, столько не живут!» — усмехнулся про себя Берестов и услышал на другом конце провода старческий кашель пенсионера Горкина, коммуниста, восьмидесяти шести лет… Однако, в отличие от предыдущего свидетеля, Алексей Леонидович долго и скрупулезно выспрашивал фамилию, имя, отчество и должность звонившего. Также он задал ряд вопросов о газете, в частности чей это орган, и кто его финансирует, и почему, собственно, он, этот орган, заинтересовался гибелью его соседа, который уже шесть лет как покоится в могиле. Берестов терпеливо отвечал на его бессмысленные вопросы, едва сдерживая раздражение.
— Скажите, на ваш взгляд, это было убийство или смерть от болезни? не выдержав, спросил Берестов.
После минутной паузы Горкин неохотно ответил:
— Какое же это убийство, если вскрытие показало, что Алеша умер из-за сердца.
— Вскрытие вскрытием, но что вы подумали, когда вошли в квартиру? Не показалось ли вам это замаскированным убийством?
На другом конце провода снова образовалась ти шина, которая журналисту показалась умопомрачительной вечностью.
— При чем здесь я? — закашлял голос. — Экспертиза определила смерть от сердца — значит, умер от сердца. А что мне подумалось или не подумалось в ту минуту, это никому не интересно, да я и не помню. Дали нам с Аней подписать бумажку, мы и подписали. Больше мы ничего не знаем и знать не желаем.
«Вот старый хрыч, никак не разговоришь!» — подумал Берестов, а вслух произнес:
— Извините, а Аня это кто? Тоже понятая?
— Соседка наша. Она живет этажом ниже.
— Это которая пьет?
Недоуменная пауза снова воцарилась в телефонной трубке. Затем молчание сменилось кашлем и старческий голос медленно произнес:
— Извините, мне сейчас надо принимать таблетки. Так что разговаривать больше не могу. Извините.
