У него были такие жалобные глаза, что мне ничего не оставалось, как со вздохом пробурчать:
— Ладно. Что вас интересует?
— Почему все же Рогов пришел скрываться именно к вам? — оживился журналист, суетливо доставая из кармана диктофон.
— Я уже отвечал на это вопрос.
— Да-да, извините! Я хотел спросить совсем другое. Как выглядел Рогов в тот вечер, когда пришел к вам?
— Трусливо выглядел. Дрожал, как заяц.
— Что он вам сказал?
— Что на него навели рэкет. В его особняке побили стекла. Если он к утру не переведет деньги, то шлепнут без предупреждения.
— Шлепнут? — обрадовался журналист, и глаза его засветились. — Это прекрасно! А он звонил в милицию?
— Не звонил.
— Не потому ли, что он не доверяет милиции?
— Понятия не имею.
— А почему он не принял никаких мер к эвакуации своей семьи? Ведь в доме побили стекла.
— Наверное, потому, что свою шкуру ценил дороже своей семьи.
Такой ответ привел журналиста в восторг. Он даже подпрыгнул от возбуждения и стал суетливо расспрашивать меня об отношении Рогова с семьей, на что я ответил, что лучше ему с таким вопросом обратиться к вдове. Но и без вдовы об отношениях Рогова с се мьей журналист знал достаточно. Он посмотрел по сторонам и полушепотом произнес:
— Мне удалось узнать, что семью он ни в грош не ставил, а тот дом в Красном Яре выполнял функцию притона. Это я узнал из эксклюзивного источника. Он мне так и сказал, мой источник, что этот дом Рогов купил исключительно для того, чтобы возить в него проституток.
Журналист даже взвизгнул от радости и нервно потер ладонью о ладонь.
— Кстати, он предпочитал устраивать оргии в компании своих сотрудников. Вы тоже участвовали в подобных мероприятиях? Мне можете — как на духу. Я никому не скажу. Клянусь!
— Нет! — усмехнулся я. — Моя персона в его свиту не входила.
— Странно, — задумался журналист. — Почему же он пришел к вам? Впрочем, ничего удивительного. Так уж люди устроены: как проводить весело время — это к одним, а как шкуру спасать — бегут совсем к противоположным. Эх, люди, люди, человеки! А что за человек был Клокин?
— Не знаю, — ответил я.
Журналист сделался чрезвычайно серьезным. Он немного помолчал, потом задумчиво спросил, больше у себя, чем у меня:
— Почему убийца измордовал его больше всех? Может, дело не в деньгах, а в этом самом Клокине?
Насколько я понял, корреспондент уже получил от меня все, что хотел, и сейчас обдумывал, как бы пооригинальнее подать эту информацию читателю.
— Мне можно идти? — спросил я иронично.
— Да-да! Огромное спасибо! Не смею у вас больше отнимать время! расшаркался журналист и с чувством тряхнул мою руку.
Я хмыкнул и отправился на трамвайную остановку. Уже никто не сможет отнять у меня время, поскольку я больше его не ощущаю. А тогда, в двадцать четыре, когда я бродил по ночному городу, я просто физически чувствовал, как оно бездарно улетает в трубу.
Нужно было что-то предпринимать: снять квартиру, перетащить вещи, устроиться на работу. Да-да, как это ни прискорбно, но за квартиру нужно будет платить, и нужно будет кормить жену, пока она ещё учится в своем медицинском училище. По счастью, последний год.
До того проклятого вечера я никогда не думал о деньгах. Мне всегда перепадал какой-то минимум от шабашек, на которые у меня уходило в месяц не более трех часов. Нарисовать афишу, рекламу, вывеску для магазину, оформить стенд, разукрасить стену актового зала, написать портрет или какой-нибудь неутомительный пейзажик, сотворить коллажик или ещё что-нибудь в этом роде — у меня всегда были заказы. Незначительные, но на хлеб хватало. Главное, что я их никогда не искал. Они находили меня сами, причем в тот момент, когда пустели мои карманы. Деньги хоть и в мизерном количестве, но довольно регулярно падали мне с неба в виде манны. Квартира мне также досталась без какого-либо напряга с моей стороны. Я её просто унаследовал от деда. Мне как бы сама судьба говорила: «Делай свое дело и не заботься о хлебе насущном. Минимум у тебя всегда будет…»
Но в тот вечер я понимал, что на мне обязанность мужа и теперь на одни шабашки не проживешь. Не мог же я в самом деле свою молодую супругу держать на хлебе и воде, на которых сам сидел месяцами.
Разумеется, первое, что приходит в голову творческому человеку по поводу работы с минимальной затратой времени — это устроиться либо дворником, либо ночным сторожем. Поэтому, переночевав у друга, я с утра отправился в Отдел вневедомственной охраны. Там-то меня и разыскала моя юная супруга. Она плакала, просила прощения и умоляла вернуться домой. Алиса уверяла, что все поняла, раскаялась и теперь тоже наравне со мной будет служить великой цели и, если надо, отправится со мной на каторгу по примеру той французской вертихвостки из фильма «Звезда пленительного счастья».