Тем временем в шкафу началась какая-то возня. Дверь чуть-чуть приоткрылась, и оттуда стали, один за другим, выпрыгивать черти. Но, самое поразительное произошло минутой позже. Видимо в знак благодарности за спасение одного из своих, или еще за что-нибудь, или просто так, но вслед за чертями из шкафа появилась бутылка «Пшеничной». Создавалось впечатление, что бутылка ожила, ибо она передвигалась по полу самостоятельно. Но приглядевшись поближе, Павел заметил, что чудесное передвижение водке обеспечивало трое чертей, самоотверженно несших бутылку на своих плечах и согнувшихся под непомерной тяжестью ноши. Вслед за бутылкой показались стаканы, причем их было намного меньше, чем чертей, видимо принимать участие в предстоящем застолье собирались лишь избранные. «Как и у людей – слуги и хозяева», – невольно подумал Павел и почувствовал, что теряет сознание. Тут ему в лицо брызнули, по всей видимости, водой, он очнулся и увидел как на полу «ползут» соленые огурцы и огромная тарелка с винегретом. Вилок, почему-то не предлагалось, но это заботило сейчас Павла меньше всего. Кульминацией в приготовлениях к предстоящему пиршеству стало появление вареной говяжьей кости, движущейся в направлении Павла и издающей запах вполне съедобного продукта. На полу после нее оставались жирные пятна и растекались, образуя маленькие лужицы, достаточные для того, чтобы любой из чертей мог поскользнуться и упасть. Сами черти разговаривали между собой посредством особенного писка, смысл которого Павлу, конечно же, был недоступен.
Наконец, движение по комнате прекратилось, и на полу перед Павлом оказался вполне нормальный набор для приятного времяпрепровождения в хорошей компании. Черти, а их было около ста – ста двадцати, стояли и, задрав мордочки, смотрели на Павла, видимо ожидая от него решительных действий в виде первого шага к знакомству. Павел, бегло осмотрев всех чертей, и, не выбрав из них никого, кто бы мог сойти за их начальника, выдохнув, представился: «Павел».
После этих слов черти несказанно обрадовались, забегали и запрыгали. После минуты безудержного веселья и радости, они более-менее успокоились и опять, как только что, уставились Павлу в лицо. Павел, смотря на них, и не зная, что ему дальше делать, молча взял бутылку, снял крышку и разлил по стаканам водку. Себе – полный стакан, чертям – по четверти. Чокаться не стали. Пьющие черти запрыгнули на края стаканов по – двое и принялись пить следующим образом: один держит за хвост другого, тот пьет, затем – наоборот. Повторили. Закусили.
После второго круга стало заметно, что черти быстро пьянеют и уже не способны держать друг друга за хвост. Произошло то, чего и следовало ожидать – один черт не удержал второго и тот упал прямо в стакан, начал барахтаться там, а другие черти, увидев это, стали хохотать, причем видимо никого не заботила судьба бедолаги. Наконец Павел двумя пальцами выловил чертенка из водки, положил его на пол, но тот настолько был пьян, что тут же на полу и заснул. Через некоторое время черти осмелели и начали запрыгивать Павлу на колени. Павел, будучи уже не в самом трезвом состоянии, позволил им такие вольности, и, в конце концов, один из самых смелых залез ему на голову и стал оттуда строить рожи всем, кто внизу, а те, смотря на него, безудержно хохотали и катались по полу. Веселье было в самом разгаре, когда в дверь постучали…
Черти мгновенно бросились врассыпную. Через пять секунд ни одного из них не было видно.
«Войдите», – проговорил заплетающимся языком Павел и уставился на дверь. Дверь открылась и в комнату заглянула Клара Ароновна, соседка Павла из комнаты № 16. Войдя, гостья посмотрела на беспорядок, царивший на полу, и первой ее репликой были такие слова:
– Паша, так это ты!? Как ты мог!? Как ты… как ты посмел войти в мою комнату, когда я отлучилась на минуту. Я же ждала гостей, я… Я все приготовила, а ты… Ты…
Тут женщина расплакалась, а Павел, уже слабо понимающий происходящее, криво усмехнулся и, заваливаясь на подушку, сквозь зевоту ответил:
– Это не я, Клара Ароновна, ей Богу! Это все черти! Будь они неладны!
После этих слов Павел отключился.
Клара Ароновна еще поплакала немного в дверях, затем собрала свою посуду и вышла. Надо будет пожаловаться коменданту общежития. Я этого так не оставлю!
Глава XI
Дедал сел на холодный пол и в отчаянии обхватил голову руками. В тесной комнате пахло сыростью и гнилью. Мухи не давали никакого покоя. Они десятками кружили под потолком, лезли в глаза, нос, больно кусали спину. От их жужжания можно было сойти с ума. Они были настоящим бедствием, наказанием. Днем и ночью они жадно впивались в тело, залезали под одежду, копошились в волосах. От постоянного чесания у всех на руках, ногах животе появились незаживающие язвы. Из-за нездорового воздуха и высокой температуры, они начинали гнить, издавая зловоние. Это было похоже на медленную смерть. Похороненные заживо…
– Отец, я уже решил, – упрямо повторил Икар и рукой отмахнулся от назойливой мухи, кружившей у него прямо перед носом.
– Я так больше не могу. Я не верю, что нас отсюда выпустят. Ты если хочешь – можешь верить. Если мы не убежим, то сгнием здесь, как собаки. Как ты этого не понимаешь!? Павел ты согласен со мной?
Павел, лежавший с закрытыми глазами в углу на куче сырой соломы, пошевелился, почесал предплечье и усталым голосом ответил:
– Я даже не знаю. Где гарантия, что нас не убьют при побеге? Это еще более быстрая смерть.
А что, если кто-нибудь пронюхал о наших планах и предаст нас?
Икар нетерпеливо покачал головой и перебил Павла:
– Никто ничего не знает. И не узнает! Об этом знаем только мы трое – я, отец и ты. Если бы кто-нибудь что-нибудь услышал, то нас давно бы уже обыскали и бросили в яму на съедение червям. Тем более, зачем кому-то нас предавать, мы ведь никому ничего плохого не сделали? К нам наоборот относятся с уважением. Так что ты согласен?
Павел ничего не ответил, лишь приподнялся и сел рядом с Дедалом. Он думал. Что лучше? Рискнуть жизнью и попытаться бежать или терпеливо ждать дня, когда их помилуют и отпустят на все четыре стороны? Скоро ли придет этот день? И придет ли он вообще?
Его размышления прервал скрежет открывающейся двери. Надсмотрщики молча внесли кувшин с водой и три куска черствого, покрытого плесенью, хлеба. Окинув узников равнодушным взглядом, один из тюремщиков быстро обошел каморку по периметру, порылся в куче лохмотьев на полу, ничего подозрительного не нашел и, буркнув что-то своему коллеге, вышел из камеры. Второй, зажав нос и, брезгливо косясь на своих подопечных, прошел к дальней стене камеры и забрал пустой кувшин, оставшийся со вчерашнего вечера, и выскочил вслед за своим напарником.
Икар облегченно вздохнул. Теперь, когда план побега был уже готов, ему казалось, что малейшее подозрение – и все! Конец! После стольких дней работы, переживаний, страха, он бы не смог выдержать, если бы все пропало впустую. Он бы убил себя! Четыре долгих месяца он правдами и неправдами собирал перышко за перышком, переговаривался посредством перестукиваний с другими узниками тюрьмы. Обманом выпросил у надсмотрщика моток крепких веревочек для скрепления перьев. Прикармливал нескольких голубей крошками от хлеба, сам иногда, оставаясь голодным. Голуби слетались отовсюду и садились на окно, ожидая угощения. Икар просовывал руку сквозь металлическую решетку и щедро крошил хлеб на окне. Один раз его старания увенчались успехом. Ему удалось поймать голубя, и он свернул ему шею, ощипал доверчивую птицу и таким образом получил небольшую кучку отличных перьев для крыльев. Чаще же, голуби при малейшем подозрении взмывали ввысь, и Икар разочарованно смотрел им вслед и думал о том, что возможно пройдут дни или даже недели, прежде чем голуби опять почувствуют доверие к нему и прилетят снова. А так ему удавалось, в лучшем случае, выдернуть одно-два пера из птицы, но он, все равно, очень радовался, когда у него в руках оказывались хоть какие-то плоды его трудов. И вот теперь, после стольких мучений и лишений, нужно было принять окончательное решение – побег или неволя? Икар сделал свой выбор, но ему не хотелось бежать в одиночку. Ему нужен был помощник. А такого пока не было. Отец очень болен. Каждую ночь его мучают приступы кашля, и он харкает кровью. Он очень слаб. Он бы мог, но не сейчас. Ему не хватит сил. А если бы и хватило… Нет! Его сломали. Сломали его: веру в справедливость, веру в свободу, вообще, веру в людей! Он сдался! Старик умирает. Лучше смерть на свободе, чем в тюрьме, но…
Икар устал уговаривать и просить. Может Павел все же согласится? Он должен! Он все понимает! Он не откажется.
