Гильзы на скалах

врач.

— Граната, — прошептал Сергей сухими губами.

— Как это произошло?

— Сам.

— Сам? — удивился врач.

— Сам, — подтвердил Сергей. Ему на лицо положили маску. В мозгу пошли зеленоватые круги, и Сергей отключился.

Внезапно для самого себя, он очнулся. Сначала Сергей просто лежал с закрытыми глазами и слушал. К запаху лекарств и хлорки примешивался запах мясного бульона, чая и свежей выпечки. Негромко тарахтел телевизор, передавали прогноз погоды. Рядом с Сергеем кто-то ел. Женщина говорила: «Ну, еще ложечку, сыночек. Последнюю» Мужской бас, перебивая женщину, проговорил: «Крайнюю. Не последнюю, а крайнюю» Слышалась негромкая беседа. Двое мужчин разговаривали о том, где каждый из них получил ранение. «Я, наверное, в госпитале», — мелькнула догадка в голове Сергея. И он сразу вспомнил трассеры в ночном небе, горящий танк, разорванное тело наводчика, боевика с гранатометом, гранату и лицо врача из мобильного госпиталя. «Я живой!» — выстрелило в мозгу. Вдруг, раздался звон гитарных струн и красивый, мягкий, но сильный мужской голос запел. Песня показалась Сергею знакомой, и он стал слушать, пытаясь вспомнить, откуда он ее знает.

Снова с гор, принес прохладу — вольный ветер,
Разорвав на низком небе облака.
Снова долг толкает в спину, и жизнь хорошая не светит.
И снова смерть в затылок дышит, как всегда.

Друг мой Славка, вновь, свой вертолет поднимет.
Снова жизнь на кон поставим, как пятак!
Вновь летим к чужой беде, в ущелья древнего Памира.
Таджикистан, ну что с тобою, что не так?

Пусть говорят, о нас с тобой, что не нужны мы здесь ничуть.
Пусть мы заброшены судьбой, на этот полный горя путь.
Настанет день и станет ясно, что мы старались здесь не зря.
И пусть нас вспомнит эта древняя земля.

Сергей вспомнил эту песню. Брат Павел, придя из армии, привез кассету с записями солдатских песен, эта песня была на той кассете. Павел служил в морской пехоте Северного флота и очень любил с теплотой вспоминать о службе. Эта кассета была частью его воспоминаний. Память напомнила Сергею слова, и он начал тихо подпевать. Присутствующие вскинули глаза, на молчавшего до этого и лежавшего без сознания Сергея. Но гитарист не остановился. Так вдвоем, они пропели второй куплет.

Дай нам Бог, все сделать здесь, во имя мира!
И верни наш вертолет, живым опять.
Где-то снова смерть нас ждет, в ущельях древнего Памира.
Но есть дела и ей придется подождать.

Как заставить, прекратить все слезы литься?
Как собрать страну, разбитую в куски?
Как заставить павших встать? И как заставить сердце биться?
И как не взвыть, от этой боли и тоски?

Пусть на плече Российский флаг — добавит мужества и сил!
Дай Бог, чтоб в этих злых горах, никто голов не положил!
Настанет день и станет ясно, что мы старались здесь не зря.
И пусть нас вспомнит, эта древняя земля

Когда стихла гитара, раздались аплодисменты и крики: «Браво парень, браво!». Сергей открыл глаза.

«Ну, вот еще один ожил!» — раздался радостный бас. Сергей повернул голову в сторону говорившего. К его койке подходил коренастый, широкоплечий, круглолицый парень лет двадцати с небольшим, одетый в больничный халат, под которым виднелась могучая грудь, перевязанная бинтами. Лицо парня покрывал румянец, нос был чуть с горбинкой, голубые глаза радостно сияли.

Сергей осмотрелся. Белый потолок, стены покрашенные зеленой краской, два больших окна с белыми занавесками. На подоконниках цвели две герани в глиняных горшках. Стояло шесть кроватей на колесиках, рядом с которыми стояли тумбочки. На одной из тумбочек стоял телевизор, на другой электрический чайник и несколько стаканов. Над каждой кроватью находился пульт с кнопками, для вызова дежурной сестры. Рядом с кроватью Сергея стояло, похожее на вешалку, сооружение, с какими-то склянками, от которых тянулись трубки к его рукам и голове. Напротив виднелась еще одна такая конструкция. Все кровати были заняты. Рядом с кроватью, где возвышалось вторая, странная конструкция с капельницами, сидела красивая, чуть полноватая темноволосая женщина, лет сорока. На ее плечах был накинут белый халат. С рук она кормила, забинтованного с ног до головы, человека, который лежал в кровати напротив. Ее глаза были заплаканы.

— Вот видите, Анна Сергеевна, еще один очнулся. Значит выздоровеет. И Ваш сын тоже поправится, вы только верьте, — сказал, лежавший справа от Сергея, человек. Это был высокий, крепкого телосложения мужчина. Это он играл на гитаре, несколько минут назад. Музыкальный инструмент, пока еще, находился у него в руках.

— Приветствую! Вдовин Алексей, ОДОН, снайпер, ранен в Грозном в Ленинском районе. А тебя как звать, и откуда тебя, такого красивого, к нам привезли, — представился, подошедший розовощекий, парень.

— Да погоди ты, Алексей, может, он еще не до конца очухался, — перебил Вдовина человек с гитарой, — надо сестру позвать. Сказать, что он очнулся.

— Сергеем меня зовут. Аненков Сергей. Танкист, подорвался в Грозном, в районе… вот не помню какой район. Шли к вокзалу, попали под обстрел, почти вся техника сгорела. — Сергей говорил почти шепотом. И окончив говорить, понял, что устал. К тому же, он почувствовал, как болит грудь под бинтами, обильно намотанными, вокруг нее. И хотя боль была не острой, было не приятно.

— Аненков. Ты не родственник декабриста, ну помнишь стихи «Во глубине сибирских руд…»? — снова спросил Вдовин. Сергей отрицательно покачал головой и улыбнулся.

— Все равно, с сегодняшнего дня, ты «декабрист», а меня можешь звать «Вдова», — закончил Вдовин. Так Сергей обзавелся своим фирменным позывным, который на долгие годы, стал его вторым именем.

— А Ваша мама, только утром уехала домой. Всю неделю рядом с Вами сидела. Все ждала, когда Вы очнетесь. — Анна Сергеевна тоже улыбалась сквозь слезы в ее глазах. Вдовин стоял рядом и скептически оглядывал Сергея. Пытался оценить его состояние.